ному составу.
      Вечером все собрались в столовой. С душевной болью выслушали мы сообщение 
командира полка о трагической судьбе наших боевых товарищей.
      По предположениям, во время штурмовки аэродрома в Бельцах самолет 
Соколова получил серьезное повреждение от зенитного огня. Спасение могло быть в 
одном: долететь до Днестра и приземлиться на левобережье, на нашей стороне. 
Самый близкий путь к Днестру лежал на северовосток, в направлении Ямполя. 
Соколов принял решение идти туда. Его прикрывал Овсянкин. Перелетев Днестр, они 
сели недалеко от Ямполя, уверенные в том, что здесь наши войска. Но район уже 
был захвачен врагом. Устаревшие данные, переданные нам в полк из дивизии, ввели 
в заблуждение Соколова. Окруженные фашистами Соколов и Овсянкин мужественно 
приняли бой. Последние патроны они оставили для себя. Героическую смерть 
предпочли плену. Об этих минутах их жизни стало известно на допросе сбитого 
гитлеровского летчика.
      Виктор Петрович этим сообщением как бы снова поднял притупившуюся уже со 
временем боль. Как тяжела утрата однополчан…
      – Боевые друзья! Я сообщил вам подробности героического подвига настоящих 
патриотов Отечества Анатолия Соколова и Алексея Овсянкина. Вечная им слава!
      Мы стояли молча, отдавая дань героям. А в конце ужина неожиданно появился 
в столовой Лукашевич. Летчики окружили его, начали расспрашивать.
      Случай, происшедший с молодым пилотом, был и волнующим, и смешным. При 
резком развороте на четверку вражеских истребителей Лукашевич, боясь 
столкнуться с Карповичем, попытался удержаться левее моего самолета, потерял 
скорость и сорвался в штопор. А для вывода не хватало высоты. Лукашевич 
выбросился из «мига». Приземлился он на парашюте рядом со сбитым мною 
«мессершмиттом». Увидел, что вражеский летчик был убит еще в воздухе. Лукашевич 
считал, что он находится на захваченной врагом местности. А тут видит, 
приближается группа солдат. За фашистов он принял своих солдат, которых плохо 
видел изза кустов. Те окружили его в зарослях. Он уже собирался застрелиться, 
как вдруг услышал возгласы:
      – Здесь он!.. В кустарнике! Окружайте его!..
      – Братцы, я свой! Не стреляйте! – закричал Лукашевич и вышел к солдатам.
      Командир стрелковой части, немало удивленный случившимся, отменно 
накормил Лукашевича, выделил автомашину. На ней летчик и прибыл в Маяки.
      Все с интересом выслушали Лукашевича, поздравили его с возвращением. Но 
больше всех, конечно, доволен был я. Сразу ушла с души тяжесть, беспокойство за 
ведомого. А среди нас были и такие, кто с недоверием относился к докладам 
летчиков, если они побывали на оккупированной территории. Когда прошли первые 
мгновения радости от возвращения боевого товарища, я высказал все, что 
наболело:
      – Лукашевичу повезло. Но если и дальше будем боевой порядок строить из 
троек, то потеряем не одного летчика. Надо переходить на пару. В трехсамолетном 
звене нет свободы маневра. Летишь, скованный по флангам, не можешь полностью 
использовать маневренные возможности своего самолета.
      – Покрышкин, не нервничай, – прервал меня Иванов. – Вопрос этот ясен. 
Будем строить группы из пар.
      Хотелось верить, что так и будет.
      Перед сном мне вручили первое с начала войны письмо от сестры. Оно 
принесло тяжелое известие. Мария сообщила, что севернее Ленинграда, на 
Карельском перешейке, пропал без вести мой брат Петр.
      Утром авиаразведка обнаружила выдвижение к Гайворону кавалерийской 
дивизии противника. Судя по артиллерии на конной тяге, это были венгерские или 
румынские части. Авиационное командование проявило высокую мобильность и 
организованность. Немедленно на уничтожение противника были последовательно 
направлены все полки истребителей, базирующихся вблизи Котовска и восточнее его.
 Это был удачный удар по вражеской кавалерии, которая оказалась днем на 
открытой местности.
      Группы «чаек», «мигов», И16, сменяя друг друга, штурмовали кавалеристов. 
Бомбы и «эрэсы», пулеметнопушечный огонь ложились точно в цель. А когда нечем 
было стрелять, самолеты снижались к самой земле, проносились с ревущими 
моторами, едва не цепляя винтом кавалеристов. Перепуганные лошади сбрасывали 
седоков, обрывали постромки у пушек и разбегались по полям. Особенно отчаянно 
действовал Вадим Фадеев. Он так прижимал свой И16 к земле, что, казалось, 
собирался винтом рубить противника. К середине дня кавалерийская дивизия была 
истреблена, и летчики гонялись за отдельными мелкими группами, добивали их.
      Вернулись на аэродром, удовлетворенные итогами боевой работы. А вечером 
началось перебазирование батальона аэродромного обслуживания и переброска 
технического имущества к новому месту. Полк должен был утром перелететь 
севернее в Котовск, поближе к обороняющимся войскам.
      С наземным эшелоном уезжал в летную школу и техник самолета Иван Вахненко.
 Его заменил Григорий Чувашкин, молодой расторопный младший лейтенант. По 
отзывам инженера полка Копылова, Чувашкин считался хорошим специалистом. Я 
надеялся, что мы сработаемся. Очень важно, когда летчик и техник хорош