х войск. Группа «чаек» и И16 соседнего 
полка должна нанести по ней удар. Нашему звену приказано прикрыть штурмующих от 
вражеских истребителей. Ставя задачу, Иванов подчеркнул:
      – Покрышкин, вылетишь в составе звена с ведомым Лукашевичем и моим 
адъютантом Карповичем.
      – Товарищ командир полка, разрешите мне лететь парой с Лукашевичем. 
Карпович еще неопытный летчик и мне придется охранять не только штурмующую 
группу, но и его, – попросил я.
      – Надо его натаскивать. На одних опытных летчиках нельзя строить нашу 
боевую работу. Ясно?
      Конечно, все понятно. Командир полка посвоему прав.
      Приходим в район севернее Кодыма. Вот и дорога. Вдоль нее стелется пыль 
от двигающихся автомашин и артиллерии. «Чайки» и И16 с ходу бомбят и 
расстреливают из пулеметов вражескую колонну. Наша группа выше их, внимательно 
ведет наблюдение, особенно в сторону солнца, чтобы не прозевать появления 
«мессершмиттов». Слева от меня летит Лукашевич, а справа – Карпович. Я иду в 
середине, словно под конвоем. Как сейчас мешает этот боевой порядок – тройка. 
Он лишает нас маневра.
      Как и предполагали, четверка вражеских истребителей появилась со стороны 
солнца и тут же пошла в атаку. Покачиванием самолета с крыла на крыло 
предупреждаю ведомых о противнике. Энергичным боевым разворотом влево иду 
навстречу «мессершмиттам». Они, не принимая лобовой атаки, обходят нас левее. 
Доворачиваю круто влево и ловлю в прицел заднего Ме109. В это время вижу 
правее меня самолет Карповича, а в хвосте у него – «мессер». Резко бросаю 
своего «мига» в правый разворот, подхожу к самолету врага. Вот он, рядом. С 
короткой дистанции в упор прошиваю очередью мотор и кабину.
      «Мессершмитт» задымил, завалился в пикирование и врезался в землю. 
Карпович же почемуто уходит в направлении Котовска, хотя его никто не 
преследует. Все это попало в поле зрения, когда я после атаки уходил вверх, 
боевым разворотом. Три Ме109 с набором высоты пошли за мной. Иду в лобовую. 
Они разворотом обходят, стремясь выйти в хвост моему самолету. Снова выхожу на 
них в лобовую. Но летчики противника, опасаясь моего огня, опять идут в обход. 
Повидимому, решаю я, сбит их командир. Это снизило боевую активность врага. 
Однако и уходить они не хотят. Чувствуют преимущество. Долго пришлось мне 
отбиваться.
      Пока я крутился с тройкой «мессершмиттов», наша штурмующая группа 
выполнила свою задачу. «Чайки» и И16 набрали высоту и пристроились ко мне. 
Вражеским истребителям ничего не оставалось, как выйти из боя и направиться в 
северном направлении.
      Взяли курс на восток и мы. Всю дорогу мне пришлось маневрировать. 
Переходя на большой скорости с фланга на фланг группы, прикрывал их от 
возможных атак вражеских истребителей. А самого не покидали мысли о сложившейся 
ситуации в воздушном бою. Пытался понять, почему мой правый ведомый Карпович 
оторвался и его чуть не расстрелял Ме109. Пришел к выводу, что Карпович 
развернулся вправо, когда я с Лукашевичем делал разворот влево навстречу 
«мессершмиттам». Если бы не пришел к нему на помощь, то и его могли бы сбить. 
Поражение в первом боевом вылете наносит тяжелую психологическую травму… Плохо 
сделал он, что ушел один домой. Его могли преследовать. Я же не имел права 
бросить штурмующую группу.
      А вот что же произошло с Лукашевичем, я не знал. Почему не видел его в 
воздушном бою, где он сейчас? Стал восстанавливать в памяти завязку боя. Перед 
предупреждением о нападении «мессершмиттов» и в начале боевого разворота на 
противника Лукашевич был слева от меня. Больше я его не видел. Куда и когда он 
исчез? Может, его сбили, когда он пошел на выручку Карповичу? Или он, будучи 
внутренним на развороте, перетянул ручку на вираже и сорвал свой самолет в 
штопор? И то и другое плохо.
      Вот и аэродром. Захожу на посадку, а мысли о напарниках не дают покоя. 
Вылетел тройкой, а сажусь один…
      Еще на заруливании увидел Карповича. Он разговаривал с командиром полка. 
Стало легче – один ведомый здесь. Быстро вылез из кабины, направился к В. П. 
Иванову. Поприветствовал командира и не стал прерывать Карповича. Пусть доложит.
 Слушаю о событиях в боевом вылете и о причинах его ухода на аэродром. Понимаю, 
что летчик первый раз в бою. Он еще не может точно и логично рассказать о 
происшедших событиях и ругать его за это не стоит. Повидимому, надо разъяснить 
ошибки, чтобы он сам их понял. Спрашиваю Карповича:
      – Почему ты развернулся вправо, когда мы с Лукашевичем делали боевой 
разворот влево, навстречу «мессершмиттам»?
      – Побоялся на развороте отстать от вас.
      – Вот первая и главная ошибка. Выполнив правый разворот, ты оказался в 
отрыве от меня и не стал добычей «мессеров» лишь потому, что тебя выручили. 
Пробоины в самолете есть?
      – В правом крыле несколько пулевых.
      – Это мелочь! Вот уходить из боя одному нельзя. Этим ты ослабил звено. Я 
же не имел права бросать штурмовиков, а тебя одного «мессера» запросто могли 
добить.
      Иванов прервал наш разговор.
      – Покрышкин, что с Лукашевичем? Сбили?
      – После разворота в сторону противника я его не видел.
      – Эх!.. Теряем летчиков! Да так, что и причину потери зачастую не знаем.
      – Были бы рации на самолетах, возможно, Лукашевич успел бы сообщить. А 
так, если он не вернется, то останутся неизвестными обстоятельства его гибели, 
как и пары Соколова.
      – О Соколове и Овсянкине коечто известно, – сказал Иванов. – За ужином 
расскажу об этом всему ли