Как поступить теперь нам, троим командированным? Почему мы стоим здесь, 
когда позарез нужны там, в Бельцах, где наша эскадрилья уже сражается, защищая 
границу, аэродром, город?
      — Разрешите нам отправиться в свой полк? — обратился я к начальнику штаба.

      — Летите.
      — Дайте техников подготовить машины.
      — «Дайте»! Все заняты! Вы понимаете — война!
      На северозападе от аэродрома послышался нарастающий гул моторов, а 
вскоре на светлом фоне неба обозначились силуэты самолетов. Бомбардировщики шли 
в сопровождении истребителей. Чьи? Наши или нет?
      Навстречу неизвестным вылетели несколько И16. Бомбардировщики начали 
разворачиваться. Теперь уже отчетливо различались их ромбовидные крылья.
      Враг. Да, это война…
      Мы побежали к своим машинам, не спуская глаз с группы вражеских самолетов.
 В воздухе слышалась пулеметная стрельба. Она воспринималась теперь совсем 
иначе, чем раньше. Шел настоящий воздушный бой.
      Если бы на наших МИГах было подготовлено вооружение, я немедленно 
бросился бы на помощь друзьям, сразился бы с фашистами. Неужели опять, как в 
тридцать девятом, меня не отправят на фронт? Другие летчики уже воюют, а я… 
Снова пройдет все мимо…
      Как бывший авиатехник, я сам занялся осмотром самолетов. Дьяченко и 
Довбня притащили для запуска моторов баллоны со сжатым воздухом.
      Взлетели, и сразу стало както не по себе. Ведь на МИГах ни единого 
патрона. Надо прижиматься к лесам и нивам, пока долетим до своей части.
      Добрались до Маяков и удивились: на аэродроме тихо, спокойно. Все 
самолеты рассредоточены в кукурузе и замаскированы. Летное поле свободно. 
Совершив посадку, первым заруливаю машину в кукурузу. Дьяченко и Довбня ставят 
свои МИГи рядом с моим.
      — Забыли, что война? — прикрикнул я на них. — Зачем выстраиваетесь, как 
на параде!
      Они снова запустили моторы и отрулили подальше. Оставив летчиков возле 
машин, я побежал в штаб и, встретив там Матвеева, доложил:
      — Выполнение задания прекратил и возвратился звеном в полк. Разрешите 
отправиться в свою эскадрилью в Бельцы.
      — Подожди! Ты мне нужен.
      Смотрю, где же наш командир. Не видно. Жду. Расспрашиваю товарищей — 
обстановка проясняется. Вчера командир дивизии приказал Иванову и комэску 
Атрашкевичу немедленно отправиться в Пырлицу и разобраться, почему Фигичев 
нарушил границу, преследуя немецкого разведчика. Иванов вылетел на УТИ4. 
Атрашкевич выехал на автомашине. Вечером от Иванова пришло сообщение: сел 
гдето в поле на вынужденную — не хватило горючего. Атрашкевич передал, что его 
машина застряла в какойто балке. Командира звена Кузьму Селиверстова штаб 
дивизии вызвал в Кишинев для проработки за какуюто провинность.
      Вот так ситуация! Командиров на аэродроме нет, некоторых летчиков тоже…
      — Бельцы? Бельцы? — слышится голос майора Матвеева. Он повторяет все, что 
ему передают.
      Я с группой летчиков стою у дверей и стараюсь не пропустить ни одного 
слова. Из Бельцев сообщают, что рано утром немецкие бомбардировщики под 
прикрытием «мессершмиттов» налетели на аэродром и подожгли бензохранилище. Наши 
истребители провели воздушный бой. Погиб Семен Овчинников.
      Тем, кто стоит дальше, передаем: «Погиб Овчинников». Я бывал у него дома, 
в Бельцах, не раз видел его малышку, жену… К тревоге и злости к врагу, 
переполнившим душу, примешивается новое чувство — горечь утраты близкого 
человека, товарища. Сразу хочется узнать, как он погиб, при каких 
обстоятельствах. Кажется, вражеская пуля, оборвавшая одну жизнь, летит дальше — 
ищет другого. Надо защищаться от нее, надо перехитрить врага и поразить его.
      — Разрешите моему звену отправиться на помощь товарищам, — снова 
обращаюсь к Матвееву.
      — Я сказал — подождите! — отвечает он недовольным тоном. — Туда только 
что улетела вторая эскадрилья. А что она там сделает без горючего?
      Вид у начальника штаба явно растерянный. Спешу к своим ведомым. Оставляя 
их, я просил зарядить и пристрелять пулеметы на всех самолетах. Увидев меня, 
Дьяченко бросается навстречу:
      — Летим?
      Довбня взволнованно смотрит на меня:
      — Что в Бельцах?
      Там остались его жена и ребенок.
      — Дерутся. Овчинников погиб. Пауза.
      — Как?
      Я слышу тот же вопрос, который недавно задавал сам. У всех летчиков 
обостренное внимание к подробностям, пусть даже трагическим. Как погиб? Почему 
погиб? Ведь мы надеялись только побеждать.
      Наша армия, конечно, готовилась к обороне, к тому сражению, которое будет 
навязано нам. Мы учились упорно, не теряли ни одного дня, чтобы освоить новую 
технику. Но фашисты напали на нас внезапно, они застали нас врасплох. Если бы 
более остро чувствовалась опасность нападения, мы могли бы встретить врага как 
положено. Главное же — нельзя было допускать такого состояния, какое оказалось 
в нашем полку в первое утро войны. Эскадрильи разбросаны, люди рассеяны, 
самолеты не подготовлены…