получилась бы картина!
      Другие летчики тоже бросили несколько реплик, и все стало понятно. 
Оказывается, Паскеев, увидев вражеские бомбардировщики, бросился не к самолету, 
а к заболоченной речушке. Залез по шею в воду и сидел, пока не кончился бой. 
Когда его вытащили, он дрожал как в лихорадке. Не выдержал человек третьего 
налета… Нервы сдали.
      — Как погиб Овчинников? — спросил я у Атрашкевича.
      — Прямо у нас на глазах, его самолет упал на аэродром.
      — Подожгли?
      — Да, подстерегли его на плавных виражах. Начал крутить заученную 
карусель, а к нему пристроились два «мессера» и расстреляли.
      С нами поравнялась санитарная машина. Летчик Овсянкин высунул изза 
дверцы забинтованную голову и весело крикнул:
      — Привет доблестному тылу!
      «Значит, с ним все в порядке, — подумал я. — А насчет „тыла“ мы ему 
коечто разъясним».
      — Чтото не видно Миронова, — тревожась, спросил я. Атрашкевич замедлил 
шаги:
      — Летел вместе с нами. Разве еще не пришел?
      Прислушались — тишина.
      От КП летчики звали на ужин.
      Забрались в кузов, встали, держась друг за друга. Шла война, но все было, 
как и вчера, — полуторка, плечо друга, мирный ужин.
      Атрашкевич, посматривая на меня, стоявшего в стороне, крикнул:
      — Залезай! Едем!
      — Подожду. Может, прилетит Миронов.
      Машина уехала.
      Небо чтото таило в своем молчании.
      
2. Первые испытания
      
      Чуть забрезжило — полуторка везет нас на аэродром.
      Все полусонные, скованные молчанием. Мысли одолевают дремоту и усталость, 
воскрешают тяжелые впечатления вчерашнего дня, тянутся к тому, что будет 
сегодня.
      Ктото пересказывает, что слышал по радио о положении на фронтах. Гдето 
севернее нашего участка спешно подтянутые части Красной Армии отбросили 
противника на его исходные рубежи. Если бы это было у нас! Возвратить бы в 
строй аэродром в Бельцах…
      Полуторка подвозит каждого прямо к самолету. Спрыгнув на землю, вижу — в 
кабине МИГа возится техник Вахненко. Воздух оглашается ревом мотора, а затем 
небо прошивает нитка трассирующих пуль. В мирное время так пристреливать оружие 
запрещалось.
      Выскочив из кабины, техник докладывает, что самолет к полету готов. 
Вахненко прибыл сюда намного раньше меня, хотя вчера, когда все уезжали на 
отдых, он еще оставался на аэродроме. Техник кивает глазами на чехол, 
расстеленный под крылом, и говорит:
      — Подремлите немного, товарищ командир.
      Прилечь я отказываюсь. Слова «товарищ командир» сразу напомнили мне о том,
 что я замкомэска и на мне лежит ответственность за других.
      Светает. Ревут моторы, потрескивают короткие пулеметные очереди. Смотрю 
на КП, не едет ли «эмка», а сам думаю: как отнесется командир полка ко 
вчерашнему случаю, доверит ли боевое задание?
      Первой на дороге показалась не легковая машина, а полуторка. Издали 
заметны яркие косынки официанток. Везут завтрак.
      …Еще не все летчики допили кофе, как командиры эскадрильи стали созывать 
их к себе. Мне поставлена задача: в паре с младшим лейтенантом Семеновым 
разведать Прут на участке Унгены — Стефанешти и узнать, нет ли там переправ.
      Спрашиваю, почему со мной не летят Дьяченко или Довбня, мои постоянные 
ведомые. Укладывая карту в планшет, Атрашкевич тихо, чтобы не слышали другие, 
отвечает:
      — Всетаки Семенов опытней дрался вчера. Ему немцы выдали даже 
удостоверение с печатью.
      Лейтенант Семенов, оторвав глаза от планшета, поднимает голову, и я вижу 
у него на подбородке красную продолговатую царапину. Она напоминает след от 
прикосновения раскаленного прутика.
      — Пулей задело, — поясняет Атрашкевич.
      — Лучше бы он немца припечатал, — замечаю в ответ.
      — Стрелял и Семенов. Кто его знает, может, даже удачнее, чем немец.
      Взлетаем над просторной, залитой утренним солнцем степью. На высоте 
полторы тысячи метров выравниваю машину. Второй раз лечу на разведку и теперь 
знаю, что эта высота самая выгодная. Она обеспечивает хорошую видимость, 
возможность вести бой и маневрировать под огнем зениток.
      Подходим к Пруту. С чужого берега навстречу нам потянулись трассы 
зенитных снарядов. Над рекой висит редкая облачность. Идем над нашей стороной. 
Нам и отсюда хорошо видно — пока под нами ни одной переправы.
      Разворачиваемся строго на север. Голова как на шарнирах. Не опоздать бы 
увидеть врага.
      Слева, на одной высоте с нами, замечаю трех «мессершмиттов». Чуть выше — 
еще двух. Пять! Нужно сразу же решать, что делать. Видит ли их Семенов?