направлению к моему аэродрому. Я иду в стороне от них, снова и снова 
пересчитываю их. Восемь. Да, это та девятка. Один гдето на земле. Что с ним?.. 
Об этом я узнаю лишь через несколько лет, собственно, уже после войны, когда 
мне встретится летчикбомбардировщик и расскажет о первом вылете своей 
эскадрильи, о нашем истребителе, напавшем на него…
      Восемь бомбардировщиков и я один, в стороне от них, летели в свете солнца,
 которое опускалось за горизонт.
      Горючего оставалось уже немного, а садиться так не хотелось. Стыдно 
предстать перед летчиками, перед командиром. С каким порывом я вылетал в бой и 
с какой грустью иду на посадку.
      Нагоняй за провинность был смягчен сложной фронтовой обстановкой. В 
другое время на скольких бы собраниях разбирались подробности этого неприятного 
события! Но суровая действительность подсказывала, что не к чему наказывать 
непосредственных виновников нелепого случая, если все объяснялось более 
серьезными причинами.
      Вечером, собравшись неподалеку от стоянки самолетов, мы почтили молчанием 
память летчика Овчинникова и техника Комаева, погибших в первый день войны, а 
затем поговорили о наших неудачах, о том, что нам мешает успешно воевать.
      — Почему нам ни разу не показали СУ2, на которых мы сегодня напали, 
приняв за чужих? — спрашивали взволнованные летчики. — Говорят, есть еще 
какойто ПЕ2. И тому может достаться от своих.
      — Это дело государственное, — рассуждали некоторые. — Новые самолеты 
держали в секрете!
      — Ничего себе «в секрете»! — слышались в ответ возражения.
      — СУ2 стоят в Котовске, совсем рядом, их каждый день все базарные бабы 
видели. Разве это правильно, если с самолетами своей дивизии знакомишься только 
в воздухе?
      — Просто командованию некогда было возиться с нами, оно расследовало 
«злодеяние» Фигичева.
      — Все высказались? — громко спросил Виктор Петрович и поднял руку, чтобы 
успокоить людей. — Теперь мне разрешите сказать пару слов.
      Командир полка говорил спокойно, но резко, не щадя никого. Особенно 
досталось начальнику штаба за сигнал вылета по тревоге. И меня он заставил 
несколько раз покраснеть.
      Затем Иванов повел речь о том хорошем, что случилось за минувший день. Мы 
узнали, что младший лейтенант Миронов сбил в районе Бельцев немецкого 
разведчика «хеншель126». Капитан Атрашкевич там же свалил командира вражеской 
авиагруппы, награжденного Железным крестом. Капитан Морозов таранил над 
Кишиневом фашистского истребителя, а сам остался невредимым… Капитан Карманов 
во время налетов на Кишинев сбил три неприятельских самолета. В общей сложности 
мы уничтожили за день более десяти самолетов противника.
      После этого сообщения на душе стало немного легче. Значит, мы всетаки 
можем противостоять хваленым немецким асам. А завтра будем еще умнее. С этим 
настроением хотелось скорее забраться в кузов старенькой полуторки и ехать на 
отдых. Но степную тишину вдруг нарушил гул моторов.
      — Самолеты!
      Они шли с запада растянутыми тройками и в одиночку. В таком беспорядке 
истребители могли возвращаться только после тяжелого боя.
      — Наши!
      — С Бельцев.
      Первый приземлился с ходу. Я увидел, как сразу же, прижав к бедру планшет,
 побежал к нему молчавший весь вечер Довбня.
      Они шли от своих машин к КП тоже группками и по одному. Их быстро 
окружали однополчане, шагали с ними рядом, коротко расспрашивали и внимательно 
слушали. Но прилетевшие из пекла не были многословными. Обмундирование в пятнах 
масла и копоти. Коекто перевязан, голоса охрипшие, взгляды суровые. А вот еще 
ктото летит. Совсем низко. Нет, это не бреющий полет. Это посадка без горючего.
 Винт мотора уже остановился. Звуки резкого грохота донеслись к нам. Тотчас же 
туда помчалась санитарная машина.
      Они, понастоящему воевавшие сегодня, уже были воинами, пахли пороховым 
дымом и потом.
      Атрашкевич, приведший группу, кратко обрисовывает картину событий в 
Бельцах:
      — Прилетели «юнкерсы», сыпанули, как из мешка, бомбы на аэродром, где 
работало население. Зениток у нас было мало. Бензохранилище сразу подожгли, оно 
взорвалось, запылало. Мы взлетели, завязали бой, а техники выносили раненых 
изпод обстрела. Первый налет коекак отразили… Через несколько часов пришла 
еще одна группа бомберов. На этот раз ударили по городу. Мы защищали его как 
могли. Дымом окутало все кварталы. Прибежали жены командиров: «Куда нам 
деваться?» Какие были машины, отдали им, чтобы с детишками эвакуировать. Для 
самолетов посливали горючее где только было. Прилетели «юнкерсы» третий раз. 
Задача у них была простая: положить бомбы поперек взлетного поля, чтобы 
окончательно вывести его из строя. Мы вступили в драку с «мессерами», бились и 
поглядывали, сколько осталось горючего. Хватило бы добраться до Маяков…
      — Паскеев, а ты чего мокрый? — обратил ктото внимание на летчика, 
мокрого с ног до головы, в грязных сапогах. Понурив голову, тот ничего не 
ответил.
      — Чего насупился, рассказывай, — с улыбкой заметил командир эскадрильи 
лейтенант Назаров. — Или тебе кажется, что ты и теперь по уши сидишь в болоте? 
Ох, и проворный же ты! Вот бы сфотографировать тебя в тот момент. Веселая