Аэродром оказался основательно изрытым. Между кучами развороченной земли 
сновали грузовики, сосредоточенно работали лопатами бессарабские парни.
      — Братцы, что здесь происходит?! — воскликнул Костя Миронов. — Кажется, 
тыловики всерьез задумали упрятать под землю бензобак. Это же цель номер один.
      — Давно пора, — отозвался Мочалов. — Такой объект можно увидеть даже из 
стратосферы.
      — Зачем же тогда белить огромный бак?
      — Спокойно! Мы, наверно, скоро будем взлетать с бетонированной полосы.
      — Это дело! Много слышали о бетоне, только вот под колесами ни разу его 
не чувствовали.
      — Настоящий муравейник.
      — Темпы наши, советские.
      Самолетов на аэродроме не было. Лишь в самом его конце, подступавшем к 
речушке, виднелись какието продолговатые белые ящики. Увидев возле них 
командира полка Иванова и инженера Шолоховича, мы направились туда.
      Виктор Петрович Иванов обрадовался нашему приезду. Когда я, как старший 
группы, доложил о прибытии с курсов, он с улыбкой пожал нам руки и сказал:
      — Поздравляю вас всех с окончанием. А тебя, Покрышкин, и с новой 
должностью.
      Мы переглянулись. Стоявший рядом Миронов не выдержал:
      — Я же говорил, что начальник курсов не простит тебе «крючков» в полетах. 
С переводом тебя в рядовые летчики!
      Широкое, полное лицо Иванова светилось улыбкой, крупные черные глаза 
ласково щурились.
      — О его «крючках» мы знаем. Вот сядет на МИГ, пилотировать на нем 
посложнее, чем на И16, пусть и разгибает свои «крючки». Покрышкин назначен 
заместителем командира эскадрильи.
      «Крючками» товарищи в шутку называли придуманные или както измененные 
мной фигуры высшего пилотажа, которые я применял в учебных воздушных боях. 
Начальник курсов, заместитель командира нашего полка Жизневский, был 
сторонником пилотирования «академичного», спокойненького и настороженно 
относился ко всяким новшествам. Он сам летал без «огонька» и у других всячески 
старался его погасить.
      «Сядет на МИГ…» Что это значит? Ах, вот оно что! Из огромных белых ящиков 
вылупливались, как из скорлупы цыплята, новенькие, чистенькие светлозеленые 
истребители.
      Что говорить, появление на аэродроме самолетов новой конструкции — 
незаурядное событие в жизни летчиков. Мы бросились к ящикам.
      В это время в небе послышался прерывистый гул. Все запрокинули головы.
      Незнакомый самолет шел на большой высоте.
      — Немецкий разведчик!
      — «Юнкере»!
      — Да он не один! С ним «мессершмитты»!
      Действительно, вокруг двухмоторного бомбардировщика с ромбовидными 
крыльями кружилась четверка истребителей. Все они возвращались на запад с нашей 
территории строго через Бельцы,
      «Юнкере»… Это слово я впервые услышал, когда был еще мальчиком. Теперь, 
когда мы все смотрели вверх, где был виден в синеве «юнкерc», мне вспомнилась 
первая встреча с ним…
      В один из сентябрьских дней в небе над Новосибирском вдруг появился 
самолет. Изумляя старых и малых, он сделал несколько кругов и приземлился на 
военном плацу. Весь город повалил туда. Мы, мальчишки, обладая таким 
преимуществом перед взрослыми, как быстрые босые ноги, примчались к плацу 
первыми и, хотя у самолета уже стояла охрана, коекак протиснулись к нему. Я 
робко притронулся к холодному крылу машины и вдохнул незнакомый теплый 
маслянистый запах, струившийся от мотора. Как знать, может быть, именно 
ощущения тех счастливых минут предопределили мое будущее. На митинге, 
состоявшемся возле самолета, люди говорили о создании советского воздушного 
флота, о защите Родины. Тогдато и услышал я слово «юнкерc». Оказалось, что 
стоявшая перед нами машина была куплена в Германии на средства, собранные 
сибиряками, у фирмы «Юнкере» и совершала агитрейс по нашим городам. Слово 
«юнкерc» звучало тогда для меня загадочно и приятно, оно звало к знаниям. 
Самолет, носивший это название, зародил во мне крылатую мечту. Я старался 
хорошо учиться в школе, в фабзавуче, усиленно занимался спортом, чтобы 
поступить в авиашколу… Захваченный романтикой героической профессии, я, как и 
тысячи моих ровесников, взлетел в бескрайнее манящее небо. Теперь, в майский 
день 1941 года, я увидел силуэт «юнкерса» — вражеского бомбардировщика. Его 
прерывистый тяжелый гул, от которого родное небо вдруг словно стало чужим, 
заставил меня сжать кулаки.
      — Это фашистский, товарищ майор? — спросил посерьезневший Костя Миронов.
      — А чей же! — ответил командир полка. — Уже не первый. Ведут разведку, 
фотографируют.
      «Почему же нет сигнала тревоги? — подумал я. — Почему наши не преследуют 
его?» А вслух сказал:
      — Был бы здесь самолет, я бы его, гада, сейчас сфотографировал!
      — Он уже над Прутом, — со вздохом отозвался Иванов. — Чтобы перехватить 
такого, нужен самолет порезвее И16. Да и не разрешают их сбивать.
      Последние слова командира вызвали у нас недоумение.
      — Как же так? Почему не имеем права сбивать, если они летают над нашей 
территорией?