настроенный лётчик, на каком бы фронте он ни был, искал новые тактические 
приёмы боя, готовил себя к появлению более совершенных самолётов. Целая серия 
таких новых тактических приёмов могла родиться (и это подтвердилось в 
дальнейшем) на принципе вертикального манёвра, т. е. перенесения центра 
воздушного боя из горизонтальной плоскости в вертикальную. Драться надо было не 
только на виражах, но и главным образом на крутых восходящих и нисходящих 
фигурах высшего пилотажа.
      Манёвр на вертикалях в дальнейшем ходе войны претерпел большие изменения. 
Он обрастал новыми деталями, уточнялся и развивался боевой практикой. 
Лётчикиистребители как бы коллективно дорисовывали в воздушных боях манёвр на 
вертикалях, вычерчивая своими крыльями кривые резких фигур. Ещё в мирное время 
мы учились вести бой на вертикалях. Но то были вертикальные манёвры одного 
самолёта, а не группы. Война потребовала построения в вертикальной плоскости 
боевого порядка целой группы самолётов. Рост скоростей, повышенные 
лётнотактические данные самолётов открыли новые, широкие возможности в манёвре.
 Лётчикиистребители с творческой жилкой искали и находили в боях эти новые 
черты манёвра, обеспечившие им победу над врагом.
      Боевая вертикаль, если взять её в широком понятии, органически вошла во 
всю нашу наступательную тактику. Этому учил опыт первых воздушных сражений. 
хотя на первом этапе войны мы вынуждены были часто обороняться против 
превосходящих сил врага, наша оборона была активной. Часто мы, истребители, 
занимались штурмовкой немецких колонн, рвущихся на восток, и в эти моменты 
приходилось вести воздушные бои в невыгодной тактической обстановке. Тогда 
оправдывал себя и горизонтальный манёвр, бой на виражах, который обеспечивал 
выполнение удара по вражеским наземным войскам…
      Обороняясь, мы контратаковали немцев. Наступательный дух советского 
лётчика находил своё выражение в более смелом применении вертикального манёвра. 
И чем дальше, тем глубже внедрялась в сознание и действия наших лётчиков новая 
тактика боя на вертикалях.
      Анализируя бой в Запорожской степи, я понял, какую большую службу 
сослужила мне восходящая спираль. Этот манёвр оказался единственной, или почти 
единственной возможностью лишить противника удобной, позиции для атаки. Позже я 
отшлифовал его, широко применяя боевую вертикаль. Но существовали ещё и другие 
добавочные факторы, влиявшие на исход моего поединка с группой немецких 
истребителей. Это – чувство уверенности в победе, то моральное превосходство, 
которые сопутствовали советским лётчикам в самые трудные месяцы борьбы. Немцы 
считали себя господами в воздухе: на их стороне было количество, они пытались 
подавить нас числом. Вся их тактика питалась численным превосходством, отсюда 
спесь и заносчивость немецкого лётчика.
      
* * *
      
      …Возвращаюсь к Запорожской степи. Самолёт упал недалеко от линии фронта. 
До самой ночи я находился возле своей машины. Осмотрел её и нашёл, что после 
небольшого ремонта она может снова воевать. Старухакрестьянка промыла и 
перевязала мне глаз. Похоже было на то, что я ещё буду летать: боль в глазу 
утихла. Проходившие мимо меня командиры и бойцы предупредили, что противник 
проник в наш тыл. Ктото сказал:
      – Лётчик, бросай своего коня, давай пробиваться вместе.
      Бросить своего «коня» я не мог. Это было моё оружие. Должно быть мой вид 
– раненого лётчика, сидящего в степи у подбитого самолёта, – чемто тронул 
солдатские сердца. Один из командиров выделил в моё распоряжение сапёров.
      Была тёмная ночь, тревожно озаряемая голубыми ракетами немцев. Самолёт 
лежал на брюхе. Сапёры помогли мне подрыть землю под фюзеляжем, и я выпустил 
шасси. Мы подняли и прицепили самолёт к грузовой машине.
      Ночь и день мы кружили по степи, искали слабое звено в немецких клещах. 
Были моменты, когда машина с раненым самолётом усложняла и без того тяжёлую 
обстановку. Но хотелось во что бы то ни стало спасти самолёт, явиться с ним в 
свою часть. Ночью мы прорвали одно вражеское кольцо, но впереди всё ещё были 
немцы. День мы провели в широкой балке, а с наступлением вечера, выслав вперёд 
разведку, тронулись в путь. Вся степь освещалась немецкими ракетами и 
пулемётными трассами. Меня вызвал пехотный командир и сказал:
      – Лётчик! Покажи пример: поведи ударную группу прорыва.
      Выдвинув вперёд бронемашину, вооружив бойцов гранатами, поставив в центре 
грузовик с самолётом, я повёл людей на прорыв. Нам удалось пробиться через 
немецкие заслоны.
      Спустя неделю перевязанный, но в бодром настроении я появился на 
аэродроме. На меня смотрели с таким видом, точно я явился с того света. Друзья 
решили, что я погиб.
      И я снова стал летать на разведку. Эта на первый взгляд для истребителя 
серенькая и скучная воздушная работа скоро увлекла меня. Воздушная разведка 
приучает лётчика к точности и ясности, к настойчивости и терпению, заставляет 
тщательно искать и хорошо видеть. Ведь иногда достаточно одного штриха, 
подмеченного лётчиком на земле, чтобы раскрыть замысел противника и свести 
нанет большую оперативную работу его командования и штабов.
      Однажды меня вызвал генерал. Чувствуя, что предстоит важное задание, я 
захватил с собой планшет с навигационным снаряжением.
      – Нужно установить, где находятся танки, – сказал генерал, подведя меня к 
своей карте.
      Речь шла о группировке Клейста. Молча прикинув маршрут полёта в район