Никто не может упрекнуть наших лётчиков в отсутствии смелости, храбрости, 
отваги, подлинного героизма, который показывали они в первых воздушных боях с 
врагом. История Отечественной войны навсегда сохранит в памяти советского 
народа имена тех лётчиков, которые, не задумываясь ни на секунду, 
самоотверженно устремлялись на врага, какой бы численности, силы он ни был, 
которые дрались с ним, ценой собственной жизни задерживая, уничтожая воздушного 
противника.
      Где, в какой стране мог родиться такой приём атаки, как таран? Только у 
нас, в среде лётчиков, которые безгранично преданы своей Родине, которые 
ставили её честь, независимость и свободу превыше всего, превыше собственной 
жизни.
      Таранные удары советских истребителей устрашали врага. Они, конечно, не 
были, как это пытались представить некоторые зарубежные авиационные специалисты,
 приёмом борьбы, продиктованным отчаянием. Таранный удар был оружием смелых, 
мастерски владевших самолётом советских лётчиковистребителей. Мне в своей 
боевой практике не довелось ни разу таранить противника. Но коекто из 
однополчан прибегал к тарану, когда в воздушном бою с врагом у них иссякали 
боеприпасы. Таран требовал виртуозного владения машиной, исключительной 
выдержки, железных нервов, огромного душевного порыва. С особенным ожесточением,
 искусством и напористостью применяли его наши лётчики при защите Москвы от 
воздушных налётов противника. В то грозное для нашего государства время 
воздушный таран был законным и необходимым элементом в арсенале средств нашей 
борьбы.
      Таранные удары и многие другие смелые приёмы отражения и уничтожения 
воздушного противника были гордостью советских лётчиков, как нельзя лучше 
характеризовали их упорство и волю к победе. Но вместе с тем боевая жизнь 
настойчиво требовала от нас творчества, энергичного поиска новых, более 
совершенных форм борьбы, выработки такой тактики действий в воздухе, которая бы,
 с одной стороны, если не совсем исключала потери – на войне это, конечно, 
невозможно, – то сводила их к минимуму, а, с другой, – давала бы возможность 
наносить противнику наибольший ущерб.
      "Смелость и отвага, – в своё время указывал лётчикам товарищ Сталин, – 
это только одна сторона героизма. Другая сторона – не менее важная – это умение.
 Смелость, говорят, города берёт. Но это только тогда, когда смелость, отвага, 
готовность к риску сочетаются с отличными знаниями».
      Вдумываясь в эти слова товарища Сталина, и сам я и многие другие наши 
лётчики старались понять и представить себе, что же требуется от нас теперь, в 
новой обстановке, в боях, когда страна перестроилась на военный лад. 
Присматриваясь к окружающему, можно было увидеть, что не всегда и не везде 
боевая работа организовывалась так, как диктовали условия войны. А прямым 
следствием этого были порой ничем не оправданные потери и совсем не тот эффект, 
который мог быть достигнут в боевом вылете.
      Помнится, одно время мы располагались на одном аэродроме с 
бомбардировщиками. Наши соседи довольно часто летали самостоятельно, без 
сопровождения истребителей. Между тем, в столь сложной воздушной обстановке, 
которая характеризовала первый период войны, такой метод действий грозил весьма 
опасными последствиями.
      – Почему вы не организуете сопровождения истребителями? – спросил 
командира бомбардировщиков заехавший на аэродром старший авиационный начальник.
      – Я считаю это излишним, – с некоторым оттенком показной лихости доложил 
тот. – Мы летаем в плотном строю и хорошо обеспечиваем самооборону…
      Мне довелось присутствовать при дальнейшем разговоре. Командир 
бомбардировщиков горячо доказывал, что при большой плотности строя и 
организации зоркого наблюдения за воздухом потери бомбардировщиков исключаются.
      Чувствовалось, что у этого молодого авиационного командира отсутствовал 
критический подход к обстановке. Он отстаивал, по сути дела, уже отжившую точку 
зрения. Когдато можно было один лишь плотный строй бомбардировщиков 
противопоставлять манёвру истребителей противника, истребителей малоскоростных 
и слабо вооружённых. Но теперь, как справедливо указал ему старший авиационный 
начальник, необходимо было быстро пересмотреть многие элементы воздушной 
тактики.
      Враг располагал большим количеством скоростных машин с мощным пушечным 
вооружением. Это позволяло ему производить мгновенную атаку по плотному строю 
бомбардировщиков, открывать огонь с больших дистанций, чем прежде, когда 
имелись только одни пулемёты. В таких условиях, естественно, одной пассивной 
обороны бомбардировщиков было недостаточно. Как для них, так и для других видов 
авиации вставал вопрос о том, что понятие «боевой строй» следовало заменить 
более широким и верным понятием «боевого порядка», который обеспечивал бы не 
только оборону, но и наступательные действия, обеспечивал бы ведение воздушного 
боя в тесном взаимодействии всех видов авиации.
      Выработка новых соответствующих обстановке боевых порядков истребителей, 
бомбардировщиков и штурмовиков была сложным процессом. Коегде, да и в нашей 
части, он порою наталкивался на внутреннее сопротивление тех лётчиков, которые, 
не успев разобраться в новых условиях, предпочитали придерживаться старых 
взглядов на тактику воздушного боя. Коекто, непродуманно обращаясь к опыту 
войн – в Испании, в Китае, – пытался возвести их чуть ли не в закон. В 
частности, помнится, на нашем аэродроме довольно широко дебатировался вопрос о 
самой природе воздушного боя. Нельзя было не считаться с тем, что по своему 
характеру от индивидуальных схваток он всё больше и больше переходит к 
групповым столкновениям, но люди, о которых идёт речь, по сути дела отрицали