оставались в нашем тылу. Именно в те дни немецкий генеральный штаб бросил 
крылатое словечко о «блуждающих котлах». Немцы всячески старались затушевать 
масштабы своего поражения на Висле. Выдавая лишённые руководства и фактически 
обезглавленные группировки за сознательно действующую силу, вражеское 
командование стремилось изобразить сложившееся положение как нечто новое в 
немецкой оборонительной тактике. Германская печать усиленно рекламировала 
действия этих «блуждающих котлов», пытаясь создать впечатление, что всё обстоит 
благополучно, что создавшиеся «котлы», передвигаясь и действуя в тылу советских 
войск, успешно выполняют определённый замысел и что наше наступление вотвот 
захлебнётся.
      На самом же деле всё обстояло иначе. Наше наступление не только не 
захлёбывалось, а всё более ширилось. Советские танкисты и пехотинцы всё дальше 
и дальше проникали в оперативную глубину, уничтожали группировки противника.
      Для нас, авиаторов, теперь во всю ширь встал вопрос о быстром аэродромном 
манёвре. Чтобы активно содействовать танкам, надёжно охранять их с воздуха в 
такой сложной метеорологической обстановке, какая была характерна для операции, 
мы должны были базироваться в непосредственной близости от передовых частей 
своих войск. «Блуждающие» группировки немцев затрудняли аэродромный манёвр. 
Иной раз там, где можно было посадить самолёты, – оказывались немцы. Общая 
ограниченность аэродромной сети в районе наступления изза пересечённого 
рельефа местности и лесных массивов ещё более затрудняло наше маневрирование. 
Случались дни, когда и я сам, и начальник штаба, и другие старшие офицеры с 
утра до ночи на лёгких самолётах или автомашинах рыскали по всему району боевых 
действий в поисках клочка местности, пригодного для посадочной площадки.
      В одну из таких поездок в штабе у танкистов мне показали место, где 
находился небольшой немецкий аэродром, захваченный накануне у немцев.
      – Это совсем близко, – уверяли танкисты. – Сначала поезжайте по этой 
дороге, потом сверните вправо через лесок, потом снова возьмите влево, и вы 
будете на месте. Езды всего полчаса…
      Мы так и сделали. Сначала проехали прямо, потом свернули вправо, через 
лесок. Затем… затем дорога кончилась, её пересекал широкий противотанковый ров. 
Пришлось искать объезда по какимто случайным тропинкам и размокшим от талого 
снега просёлочным дорожкам. Давно уже прошли те полчаса, о которых толковали 
офицерытанкисты. Крутом – ни души. Местами коегде валялись подбитые немецкие 
пушки, развороченные взрывами кузовы бронетранспортёров. Но карта показывала: 
гдето здесь действительно должна была быть площадка, пригодная для посадки 
самолётов.
      Проезжая через небольшой лесок, у обочины дороги, я и шофёр одновременно 
увидели группу какихто людей. Расстояние быстро уменьшалось. Теперь было ясно 
– это немцы. Разворачиваться поздно – дорожка, как и все польские дороги, – 
узкая. А нас всего только двое. Вытаскивая пистолет, я подбодрил водителя:
      – Давай скорость!
      На бешеном газу мы промчались мимо оторопелых немцев и скрылись за 
поворотом. Миновав лесок и выбравшись на открытое место, мы облегчённо 
вздохнули.
      Аэродром мы нашли. На нём чернели остовы нескольких сожжённых 
«фоккевульфов». После разминирования лётного поля и места стоянок машин мы 
всей частью перелетели сюда. Наши войска уже подходили к Одеру. Танки, с 
которыми мы взаимодействовали, круто повернули на юг, в Верхнюю Силезию, а нам 
поручили прикрывать наземные войска, быстрым броском форсировавшие Одер в 
районе Олау и Брига. Начались воздушные бои за Одером. Больше всего мне 
приходилось в это время бывать на поле боя, командуя лётчиками с радиостанции 
наведения. Иногда летал и сам.
      Воздушная обстановка на этом этапе борьбы была весьма своеобразной. 
Болотистые берега Одера, изрядно раскисшая во всей округе местность не 
позволяли нам сидеть, близко от фронта. На полёт к полю боя и обратно, тоесть 
на «холостой» маршрут уходило порядочно времени. Часто вдоль Одера висела 
плотная стена тумана, смешанного с низкой облачностью. Она преграждала доступ к 
полю боя нашим самолётам. Между тем, немцы, располагая вполне оборудованной 
аэродромной сетью стационарных авиабаз, находились гораздо ближе к линии фронта 
и, значит, в их руках оказывались большие возможности использовать для полёта 
даже самое малейшее улучшение погоды. Кроме того, подавляющее большинство боёв 
возникало, развивалось и заканчивалось на малых высотах. А это значило – и 
боевые порядки и всё маневрирование надо строить иначе, нежели раньше. Было над 
чем подумать и мне, как командиру, и всем лётчикам нашей части.
      Острота воздушной обстановки усугублялась ещё и тем, что немцы с каждым 
днём старались усилить своё сопротивление, перебазируя сюда, к Одеру, 
истребительные и бомбардировочные эскадры с Западного фронта и в частности с 
небезызвестной «линии Зигфрида». Борьба в воздухе развивалась одновременно в 
трёх основных зонах: над переправами через Одер, над боевыми порядками нашей 
пехоты и танков, неуклонно расширяющих заодерские плацдармы; наконец, в глубине 
расположения противника – над автострадой Бреслау – Берлин и другими 
главнейшими коммуникациями немцев.
      Воздушные бои над переправами через Одер мы старались организовывать в 
теснейшем взаимодействии истребителей с дивизионами зенитной артиллерии. Немцы 
старались атаковывать наши переправы при низкой облачности, плохой видимости, в 
дождь, когда манёвр наших истребителей, естественно, оказывался ограниченным 
малыми высотами. Тутто на помощь нашим лётчикам приходили зенитчики. В то 
время как воздушные патрули брали на себя сковывание вражеских истребителей 
прикрытия и борьбу с главными силами немецких штурмовиков, зенитчики метким