сделал. В то время, когда моя четвёрка занялась бомбардировщиками, четвёрка 
Клубова отбила две контратаки «мессершмиттов», прочно связала их и нанесла им 
потери. Сражаясь с «юнкерсами», я был твёрдо уверен, что Клубов сделает своё 
дело – свяжет немецких истребителей и, закончив бой, только спросил его по 
радио:
      – Сколько?
      Четвёрка Клубова сбила трёх немцев и обеспечила мне свободу действий.
      В боевой жизни каждого лётчика случаются особенные, критические моменты, 
когда его судьба буквально висит на волоске. Именно в эти мгновения с 
наибольшей полнотой сказываются его качества воздушного воина. Думая о Клубове, 
я припоминаю в нём те черты, которые свойственны советскому лётчику. Он смел, 
но не бесшабашен. При всём своём спокойствии и хладнокровии он умеет в нужную 
секунду рискнуть больше обычного. Именно таким увидели мы Клубова в тот летний 
вечер, когда он возвращался из воздушной разведки.
      Я стоял на аэродроме. Клубов почемуто задержался в полёте. Уже давно 
прошли сроки, когда его машина должна была показаться на горизонте. Я запросил 
его по радио. Клубов коротко ответил: «Дерусь».
      Потом замолчал. Повидимому, с ним чтото случилось. Тревога росла с 
каждой минутой. Но в глубине души я верил, что Клубов всё же придёт. И вот он 
пришёл… Его машина странно ковыляла в вечернем воздухе. С ней делалось чтото 
непонятное. Она вдруг резко клевала носом и казалось, что вотвот рухнет вниз. 
Потом – так же неожиданно истребитель выравнивался и даже слегка набирал высоту.
 Так повторилось трижды. Мы поняли, что на самолёте Клубова перебито управление 
и он держит машину одним мотором. Она могла в любую секунду камнем пойти к 
земле. Я хотел одного: чтобы Клубов покинул самолёт на парашюте. Но передать 
этого не мог – его рация не работала.
      Клубов пошёл на посадку. Было страшно смотреть, как, планируя, самолёт 
вдруг снова клюнул. Вотвот – врежется в землю. Клубов дал форсированный газ. 
Машина чуть взмыла вверх. В тот же момент Клубов прикрыл газ и мастерски 
приземлил самолёт на живот. Мы подбежали к нему. Самолёт был изрешечён пулями. 
Клубов вылез из кабины, молча обошёл машину и, покачав головой, тихо сказал:
      – Как она дралась!…
      Присев на корточки, он стал на песке рисовать нам схему боя. Он дрался с 
шестью «мессерами» на вражеской территории. Двух немцев он сбил, но ему 
повредили управление. Машина перестала слушаться лётчика. Он всё же перетянул 
её на нашу территорию. Самолёт стал всё больше и больше зарываться носом. 
Клубов уже решил было прыгать с парашютом, когда самолёт по какойто игре 
случая вышел из пике. И Клубов привёл полуживую машину на свой аэродром. 
Рассказав это, он встал, раскрыл планшет и в обычной, спокойной манере доложил 
результаты разведки.
      Клубов – один из тех пяти лётчиков, которые стали гордостью нашей части. 
Они не только восприняли боевой стиль ветеранов части, но в свою очередь внесли 
много нового, интересного в тактику воздушного боя. При всём единстве стиля, 
выработанного у нас, каждый из них имел свои характерные черты, свой боевой 
почерк! Их крылья выросли в нашем коллективе. Гораздо позднее мы с Клубовым 
вели бои на Висле. Он сбил ещё одного немца. Теперь его счёт доходил до 
пятидесяти уничтоженных самолётов врага и ему было присвоено звание дважды 
Героя Советского Союза.
      
5. В наступлении
      
      Советские лётчики блестяще выиграли Кубанскую воздушную битву. Теперь уже 
никакой речи не могло быть о том, что враг вернёт утерянную им инициативу в 
воздухе. События складывались так, что с каждым днём войны наша авиация всё 
увереннее и увереннее подходила к окончательному завоеванию полного и 
безраздельного господства над полями сражений.
      Было бы, конечно, неправильным считать, что теперь уже всё сделано и нам, 
лётчикам, остаётся только пожинать лавры достигнутых успехов. Далеко нет! Враг, 
пользуясь тем, что англоамериканцы не спешили с открытием второго фронта, 
снимал с запада авиацию и непрерывно наращивал свои силы на советскогерманском 
фронте, насыщал самолётные парки своих воздушных эскадр самолётами последних, 
ещё более модернизированных типов, посылал для боёв с нами резервные кадры 
опытных лётчиков. Господствующее положение мы, советские лётчики, могли 
удержать за собой только непрерывно двигаясь вперёд в своём мастерстве и 
наращивая силу ударов по врагу.
      Лично для меня битва над Кубанью ознаменовалась событием огромного 
значения. Советское Правительство удостоило меня высокой награды – звания Героя 
Советского Союза. Друзья тепло поздравили меня, когда я вернулся из полёта. В 
их горячих объятиях я чувствовал ту боевую дружбу, которая всегда отличала 
советских лётчиков. Сражение на Кубани ещё крепче сплотило лётчиков нашей 
эскадрильи. Мы жили тесной семьёй. Чувство товарищества входило в наш кодекс 
чести. Опасности и лишения учили нас высоко ценить братство и товарищество, 
скреплённые кровью. Мы были беспощадны к самим себе и остро реагировали на 
малейшее отклонение от тех правил лётной жизни, которые были созданы в 
воздушных боях.
      Однажды случилось так, что пять «мессершмиттов» зажали одного нашего 
лётчика и в неравном бою сбили его. В глубоком молчании собрались лётчики на 
командном пункте эскадрильи. Тяжело и грустно терять товарища. Вернувшийся из 
полёта лётчик, держа в руках шлем, подошёл и стал рассказывать подробности 
гибели товарища. Он пролетал над районом боя и видел всё своими глазами. Мы