на совместном, хорошо организованном и хорошо управляемом воздушном бое большой 
группы самолётов. То, что теперь в небо стали выходить массы самолётов, 
порождало новые понятия о тактике группового боя, построении боевых порядков 
истребителей, руководстве ими при поиске, обнаружении и самой борьбе с 
противником.
      На Кубани мы летали с зари до зари. От большого физического напряжения, 
постоянного пребывания на больших высотах, полётов на повышенных скоростях 
многие пилоты ходили с красными глазами, буквально шатаясь от усталости. Но, 
несмотря на необыкновенную интенсивность боевой работы, острая, творчески 
направленная мысль наших лётчиков настойчиво искала и успешно находила новые 
приёмы борьбы. Быстро развиваясь, эти приёмы создавали нам преимущество над 
врагом, вели к новым успехам.
      Один из впервые тогда применённых нами боевых порядков Дзусов метко 
назвал «этажеркой». Это было ступенчатое, эшелонированное в высоту и достаточно 
широкое по фронту построение значительной группы самолётов. Каждая ступенька 
«этажерки» выполняла свою, строго определённую роль. В целом же она являла 
собой грозное для противника боевое построение советских истребителей. Если 
вражеским самолётам и удавалось уйти изпод удара одной ступеньки «этажерки», 
они немедленно подпадали под убийственный огонь другой, затем третьей.
      В строю боевой «этажерки» вместе со мной часто летал молодой лётчик 
Островский. Ему было девятнадцать лет, когда он пришёл в нашу часть. Стройный 
юноша, живой, стремительный. Он нравился нам своей горячностью и тем, что 
всегда рвался в бой. Судя по тому, как он держался в бою, из этого юноши мог 
выйти хороший истребитель. Мы внимательно следили за его ростом. Всегда весёлый,
 услужливый, готовый на всё ради товарищей, он был самым молодым среди нас. Мы 
прозвали его: «Сынок».
      В один из дней я встретил его хмурого, грустного; он одиноко бродил в 
степи за аэродромом.
      – Что с тобою, Сынок?
      Он протянул измятое письмо. Ему писали с родины, что его отец растерзан 
гитлеровцами. Я обнял его и сказал, что мы вместе будем мстить немцам за 
страдания, которые они принесли нашей Родине!
      Горе и ненависть ожесточили юного лётчика, он бился яростно, отдавая 
всего себя борьбе с врагом. После каждого удачного воздушного боя Сынок оживал, 
улыбался и, блестя глазами, говорил:
      – Дал я им сегодня.
      Весь полк радовался его успехам, любил его. Сбивая очередной немецкий 
самолёт, мы говорили Островскому:
      – Это за твоего отца…
      В одном из боёв мы потеряли Сынка. Он сбил «мессера», но сам был подожжён 
и выбросился из горящего самолёта на парашюте. Я продолжал драться, полагая, 
что Сынок благополучно приземлится. Вдруг послышался голос Дзусова со станции 
наведения:
      – Покрышкин! Сынок в опасности.
      Три «мессера» кружили над ним и подло, поволчьи, с немецкой жестокостью 
стреляли в беззащитного человека, повисшего на стропах парашюта. Я бросился в 
атаку. Но Сынок, уже мёртвый, падал на землю.
      На заре мы похоронили отважного юношу. Речей было мало. Разве можно 
словами передать то, что происходило в душе каждого из нас? Островский стоял 
перед нами, как живой, все помнили его манеру прощаться с товарищами перед 
взлётом: – взмах руки и возглас:
      – До скорого!
      Здесь, у могилы молодого советского лётчика, который отдал свою жизнь за 
счастье народа, наша формула воздушного боя: – высота – скорость – манёвр – 
огонь, осветилась величием священной миссии, возложенной на плечи нашего 
поколения, – непримиримой борьбы с врагами социалистической Отчизны. В 
выношенной нами формуле незримо стал жить решающий элемент победы – жгучая 
ненависть к врагу.
      
* * *
      
      Борьба в небе Кубани разгоралась всё с большей силой. Дзусов целыми днями 
пропадал на высоком холме неподалёку от станции Крымской, где в кустарнике была 
замаскирована радиостанция наведения. Ясные солнечные дни позволяли вести бои 
на всех высотах – от земли до «потолка» самолётов, где можно было драться, 
только предварительно одев кислородные маски. С каждым днём сражения крепло 
боевое мастерство наших лётчиков. Тут родилась блестящая воинская слава братьев 
Глинка, лётчика Крюкова, Речкалова и многих других советских асов. Приезжавшие 
с радиостанции наведения офицеры рассказывали, да и сам я иной раз улавливал 
это в эфире, что как только в небе появлялись наши эскадрильи, немецкие 
авианаводчики, Нервничая, торопились передать своим пилотам тревожный сигнал.
      Было приятно и радостно сознавать, что воинский труд, в который я 
вкладывал всю свою энергию советского человека, члена коммунистической партии, 
приносит реальные, ощутимые результаты, вносит определённую долю в напряжённые 
усилия советских воздушных воинов, завоёвывающих господство в воздухе.
      Наши лётчики неустанно совершенствовали своё тактическое мастерство. 
Этому во многом способствовала острая творческая мысль наших старших 
авиационных начальников. Они хорошо планировали и организовывали боевую службу 
наших истребителей. На самых ответственных участках фронта истребительные 
группы действовали с передовых аэродромов, уничтожая противника в «зонах