Я задумался. В самом деле, почему бы и не позвонить, ведь ясно, что такая 
наступательная операция в скором времени станет необходимой, так не лучше ли 
заранее подготовиться к ней. Командующий войсками Воронежского фронта 
генерал-лейтенант Ф. И. Голиков находился в то время на левом фланге в полосе 
6-й армии, которая готовилась к наступлению на Среднем Дону совместно с 
войсками Юго-Западного фронта. 

Обдумав все, я подошел к аппарату ВЧ и попросил соединить с Верховным 
Главнокомандующим. Вместе со мной подошли Крайнюков и Грушецкий. Я ожидал, что 
сначала ответит кто-нибудь из его приемной. Придется доказывать необходимость 
этого разговора, а тем временем можно будет окончательно собраться с мыслями 
для доклада. Но в трубке вдруг послышалось: 

- У аппарата Васильев. 

Мне было известно, что "Васильев" - это псевдоним Верховного Главнокомандующего.
 Кроме того, разговаривать со Сталиным по телефону мне уже приходилось, да и 
узнать его спокойный глуховатый голос с характерными интонациями было не трудно.
 Волнуясь, я назвал себя, поздоровался. Сталин ответил на приветствие, сказал: 

- Слушаю вас, товарищ Москаленко. 

Крайнюков и Грушецкий, тоже взволнованные, быстро положили передо мной 
оперативную карту обстановки на Воронежском фронте. Она была мне хорошо знакома,
 и я тут же кратко изложил необходимость активных действий 40-й армии с целью 
разгрома вражеской группировки и освобождения участка железной дороги, так 
необходимого для снабжения войск при наступлении Воронежского и Юго-Западного 
фронтов на Харьков и Донбасс. 

Сталин слушал, не перебивая, не задавая вопросов. Потом произнес: 

- Ваше предложение понял. Ответа ждите через два часа. 

И, не прощаясь, положил трубку. 

В ожидании ответа мы втроем еще раз тщательно обсудили обстановку и 
окончательно пришли к выводу, что предложение об активизации в ближайшем 
будущем действий 40-й армии является вполне обоснованным. Это подтверждалось 
уже тем вниманием, с каким отнесся к нему Верховный Главнокомандующий. Однако, 
какое он примет решение,- этого мы, естественно, не знали. Одно было ясно: 
сейчас, в эти минуты, предложение всесторонне взвешивается в Ставке, и нужно 
терпеливо ждать ответа. 

Ровно через два часа - звонок из Москвы. Бору трубку; 

- У аппарата Москаленко. Слышу тот же голос: 

- Говорит Васильев. Вашу инициативу одобряю и поддерживаю. Проведение операции 
разрешается. Для осуществления операции Ставка усиливает 40-ю армию тремя 
стрелковыми дивизиями, двумя стрелковыми бригадами, одной артиллерийской 
дивизией, одной зенитной артиллерийской дивизией, тремя танковыми бригадами, 
двумя-тремя гвардейскими минометными полками, а позднее получите танковый 
корпус. Достаточно вам этих сил для успешного проведения операции? 

- Выделяемых сил хватит, товарищ Верховный Главнокомандующий,- отвечаю я.
Благодарю за усиление армии столь значительным количеством войск. Ваше доверие 
оправдаем. 

- Желаю успеха,- говорит на прощанье Сталин. Кладу трубку и, повернувшись к 
Крайнюкову и Грушецкому, определяю по их радостно возбужденному виду, что они 
поняли главное: предложение одобрено Ставкой. Подтверждаю это и сообщаю им все, 
что услышал от Верховного Главнокомандующего. Добавляю: 

- Скоро и 40-я армия от обороны четырьмя ослабленными стрелковыми дивизиями и 
одной стрелковой бригадой перейдет к активным действиям в усиленном составе. 

Новость производит на всех нас большое впечатление. Крайнюков и Грушецкий 
встречают ее восторженно. И мне становится еще радостнее от мысли, что этот 
необычайный день так тесно сблизил нас троих. 

Ивана Самойловича Грушецкого я знал уже больше месяца, с того дня, когда 
вступил в командование 40-й армией. С ним я побывал в полосах обороны всех 
дивизий, так что уже успел высоко оценить и личные качества второго члена 
Военного совета армии, и его неутомимую деятельность. Теперь ко всему этому мне 
довелось убедиться, что и он стремился к активным действиям войск нашей армии. 

Еще приятнее было видеть, что к активным действиям стремился и первый член 
Военного совета, Константин Васильевич Крайнюков. Возможно, что это вызывало во 
мне особое чувство удовлетворения по той причине, что тогда я еще мало знал 
этого прекрасного человека, настоящего боевого комиссара. Он, как и я, прошел