Это было написано 9 июля 1942 года.

Что же произошло с генералом Новиковым?

Дальше я заимствую у моего доброго знакомого писателя Николая Михайловского 
рассказанное ему, а не мне Евгением Анатольевичем Звездкиным, который был 
политработником в дни боев за Севастополь и очевидцем херсонесского финала:



«Нас прижали к самой воде. Патроны кончились. Что делать? Драться врукопашную 
либо броситься в море и плыть сколько хватит сил, лишь бы не попасть в лапы к 
фашистам. К счастью, в темноте появился катер „морской охотник“ с цифрой „112“, 
принял до сотни человек и, перегруженный сверх всякой меры, вышел в море курсом 
к кавказским берегам. Ночь была лунная, и мы опасались, как бы немцы не 
заметили.

Наутро я вышел на палубу и услышал тревожный голос командира катера, не 
отрывавшегося от бинокля: «Доложите генералу Новикову: слева по носу пять 
немецких торпедных катеров». Кто-то из команды метнулся в кормовой кубрик. Тут 
я понял, что на катере находился генерал Новиков и его штаб.

Всматриваясь в даль, мы разглядели белые пятна. Они увеличивались в размерах и 
шли на нас развернутым фронтом. К командиру катера подошел капитан 2-го ранга и 
сказал: «Генерал приказывает принять бой и прорываться на Кавказ, я с ним 
согласен, другого выхода нет…»

Командир катера приказал готовиться к бою. Краснофлотцы заняли места у двух 
мелкокалиберных пушек и пулемета. Из носового кубрика по цепочке передавались 
ящики со снарядами. Армейские штабные командиры выбрались из кубриков на палубу 
и обсуждали непривычную для них обстановку.

Катер полным ходом шел на сближение с вражеской пятеркой. Уже виднелись высоко 
задранные носы немецких катеров, окрашенные в белую и голубую краску.

И вот раздались частые выстрелы пушек, застрочили пулеметы, вскипела вода 
вокруг нашего катера. На палубе лежали убитые и раненые, среди них командир 
катера и рулевой. На их место в ту же минуту встали другие моряки.

Мы держали курс на ближайший немецкий катер. Все напряглись, казалось, мы идем 
на таран. Немцы от неожиданности на минуту прекратили стрельбу, и тут я услышал 
громкий, но спокойный голос по другую сторону мостика: «Морской таран, молодцы 
морячки!» Я взглянул и увидел генерала Новикова. Он стоял, невысокий, с бритой 
головой, в гимнастерке с расстегнутым воротом. «Вот так же пробивались „Варяг“ 
и „Кореец“…» – снова донеслись его слова.

Немецкий катер, который мы собирались таранить, свернул с курса и ушел вправо. 
Мы все облегченно вздохнули…

Между тем другие немецкие катера расступились, пропуская наш «охотник», шедший 
прежним курсом на Кавказ. Они тоже развернулись и пошли параллельно с нами по 
два с каждого борта и один за кормой. Снова начался ураганный обстрел с трех 
сторон, а внезапно появившийся над нами немецкий самолет снизился и, делая 
круги, обстреливал нас с воздуха. Лавина огня обрушилась на нас.

Но катер продолжал идти в сторону Большой земли, и мы верили в спасение. Нас 
обрадовало, когда один из немецких катеров загорелся от нашего снаряда и вышел 
из боя. Но радость была преждевременной – прямым попаданием немецкого снаряда 
выведены из строя наши моторы.

Случилось самое страшное – мы потеряли ход, превратились в плавучую мишень. Я 
бросился в моторный отсек. Там уже был Новиков, а до этого он управлял огнем 
нашей кормовой пушки. Он стоял без гимнастерки, с перевязанной рукой.

«Мотористы есть, кто-нибудь жив?» – спрашивал он.

«Есть», – отозвался один из двух раненых мотористов.

«Дайте ход! Что для этого нужно?» – спрашивал Новиков.

Моторист молча осмотрел моторы и сказал:

«Ход будет на одном моторе, маслопровод перебит, заменим его, а второму мотору 
капут…»

«Действуйте, а вы помогите», – сказал Новиков, обращаясь ко мне. Через минуту я 
слышал, как он, выбираясь из люка на палубу, кричал: «Братцы, ход будет! 
Отгоняйте гадов!»

Выстрелы нашей пушки редели, наконец совсем смолкли, и я поспешил на палубу.