«Здесь произошла трагедия, показавшая, с каким фанатизмом боролись большевики… 
Когда наши войска ворвались в населенный пункт Инкерман, вся скала за 
населенным пунктом задрожала от чудовищной силы взрыва. Стена высотой примерно 
30 метров обрушилась на протяжении примерно 300 метров».


Да, в том далеком теперь 1942 году даже до Манштейна (а мы знаем, как далеко 
находился его КП!) донесся гром этого взрыва. Только Манштейн не написал правду,
 что же именно тогда произошло. А случилось вот что. От взрыва колоссальной 
силы погибло много фашистов, танков, орудий, автомобилей, которые были завалены 
огромной рухнувшей стеной на протяжении более трехсот метров.

И сделал это Саенко.

Прокофий Павлович, как многие сильные люди, человек обстоятельный, неторопливый.
 Он и разговор повел не спеша, издалека, с самого начала:

– В годы гражданской войны, как вы знаете, косил народ сыпной тиф, вот и мои 
мать и отец почти разом один за другим умерли от тифа. Было мне тогда 
одиннадцать лет. С той поры я стал самостоятельным, сам пахал, косил, молотил. 
Жил я на Херсонщине и, как только стали создаваться первые колхозы, сразу же 
вступил в колхоз, стал колхозным конюхом. В тысяча девятьсот двадцать девятом 
году пришло мне время идти служить в армию. Попал я на флот. Служил 
краснофлотцем на крейсере «Красный Кавказ». Служилось мне хорошо, радостно. Для 
сироты дружная семья моряков стала настоящим домом. И когда я закончил свою 
срочную службу, а служили в те годы на флоте долго, пять лет, мне не захотелось 
увольняться. Остался я на сверхсрочную. Грамотешка у меня была небольшая, но на 
флоте кое-чему научился. А тут наш командир, желая помочь, послал меня учиться 
на курсы командиров. В тысяча девятьсот тридцать девятом году я закончил эти 
курсы, и мне было присвоено звание воентехника. Получил я назначение в 
Севастополь, в артиллерийское управление, стал начальником отдела хранения 
артиллерийских боеприпасов. Склады были в Сухарной балке. Находились боеприпасы 
не только в подземных хранилищах, но штабелями лежали на площадках на 
поверхности. Когда произошло нападение фашистов на нашу страну, начались налеты 
фашистской авиации, надо было боеприпасы, которые хранились открыто, куда-то 
спрятать. Стали искать место. Наиболее подходящими оказались штольни. Это 
недалеко от Инкермана. Штольни давние. Здесь добывали белый камень. Из такого 
камня построены очень многие красивые дома в Константинополе, Афинах, Риме, 
Неаполе. Да и наш Севастополь почти весь выстроен из этого камня. Вот в эти 
пустые штольни и стали свозить боеприпасы. А потом, когда уже фашисты 
подступали к Севастополю и было ясно, что будет долгая битва за город, нам 
привозили запасы, и мы их тоже складывали в штольни. Я был начальником 
хранилища. Свезли сюда очень много – больше пятисот вагонов. Машины с 
боеприпасами заходили прямо в штольни, и мы их тут же разгружали. Работа была 
адская, ящики с боеприпасами сами знаете какие тяжелые. Работали мы день и ночь,
 до полного изнеможения.

– Вам надо было, наверное, не только разгружать и складывать, но и охранять? 
Ведь фашисты знали, наверное, о таком большом складе боеприпасов? – спросил я 
Прокофия Павловича.

– Конечно же знали, они пытались даже нас захватить. Я вам об этом еще расскажу.
 Так вот, в июне бои приблизились к нам уже вплотную. Фашисты подступили к 
Инкерману. Перед отплытием из Севастополя меня вызвал контр-адмирал Заяц, мой 
бывший командир на крейсере «Красный Кавказ», а в ту пору он был уже 
контр-адмиралом и начальником тыла флота. Он сказал: «По решению Военного 
совета, товарищ Саенко, придется ваше хранилище и боеприпасы взорвать. У тебя 
почти пятьсот вагонов боеприпасов и пороха. И если они попадут в руки фашистов, 
все это будет обращено против нас же. Понимаешь?» Я, конечно, понимал. И сказал,
 что ни в коем случае не допущу, чтобы боезапасы попали в руки противника. 
Адмирал посмотрел на меня очень участливо. Мы же с ним старые знакомые, он 
всегда меня хорошо помнил. И он стал мне подсказывать: «Взорвать такое 
количество боезапасов не так просто – ты же и сам можешь погибнуть. Нужно все 
как следует рассчитать. Взрыв будет очень большой силы – успеешь ли ты унести 
ноги, Прокофий Павлович?» Ну, я заверил адмирала, что дело не во мне, а в том, 
чтобы не допустить захвата такого огромного количества боезапасов. На прощание 
адмирал обнял меня, попрощался.

– Одна из трудностей защитников Севастополя была в недостатке боеприпасов, а у 
вас в штольнях пятьсот вагонов. Что-то тут не вяжется, Прокофий Павлович.

– Так у нас не те калибры, что нужны сухопутным частям, снаряды для корабельной 
артиллерии, бомбы авиационные. Даже от первой империалистической войны 
оставшиеся порох и боеприпасы хранились.

– Что произошло дальше?