|
холодно объяснил: «Мы независимое государство, и я как Председатель НКОЮ и
Верховный Главнокомандующий ни перед кем не отвечаю за свои поступки и
деятельность в интересах наших народов». Это был холодный душ для меня, для
всей английской миссии, и особенно для Черчилля. Фицрой подарил мне с теплой
надписью воспоминания «Eastern Approaches», написанные в 1950 году. Приведу
ниже их короткую цитату, имеющую отношение к завершению этой главы: "Я был
полон решимости не оставлять Тито в неведении относительно того раздражения,
которое вызвал его скрытый отъезд с острова Вис... Я сказал Тито, что Черчилль
был весьма оскорблен тем, как он уехал... Что наибольший ущерб нанесло то, как
он незаметно отбыл, не поставив нас в известность о своем отъезде... Тито
ответил на это: «Недавно Черчилль отправился в Квебек для встречи с президентом
Рузвельтом, но я об этом узнал только после его возвращения оттуда. Однако это
меня ничуть не обидело». Теперь, много лет спустя, Фицрой вспоминал это с
улыбкой, но не трудно представить, в какой сложный переплет он попал тогда,
осенью 1944 года. Рассказал он мне и об этом. Что же произошло? Тито попросил
Сталина встретиться с ним и помочь разобраться в сложностях военной и
политической обстановки. Сталин прислал за Тито специальный самолет. Чтобы
узнать, о чем говорили Сталин и Тито, на мой взгляд, лучше воспользоваться
рассказом самого Тито: «— Тогда я первый раз в своей жизни встретился со
Сталиным и беседовал с ним. До этого я видел его издали, как, например, на VII
конгрессе Коминтерна. На этот раз у меня было несколько встреч с ним, две-три —
в его кабинете в Кремле, дважды он приглашал меня к себе домой на ужин. Одним
из первых вопросов, который мы обсудили, был вопрос совместных операций наших
двух армий. Об этом мы беседовали в его кабинете в Кремле. Я попросил у него
одну танковую дивизию, которая помогла бы нашим частям при освобождении
Белграда... Сталин, согласившись с моей просьбой, сказал: „Вальтер (так меня
звали в Москве), я дам Вам не танковую дивизию, а танковый корпус!“ — Далее, —
продолжает Тито, — мы договорились о том, какая часть Югославии будет
освобождена совместными усилиями, определили районы действий их войск и наших,
и сколько времени их войска будут находиться у нас. Мы условились, что они
предоставляют нам в виде помощи при освобождении Белграда один танковый корпус,
а затем их войска покинут Югославию, после того как будет освобожден Белград, и
тем самым будет укреплен их левый фланг при наступлении на Будапешт. После
этого обмена мнениями мы написали сообщение для печати, в котором
вышеупомянутая договоренность была уточнена... Вообще же, эта первая встреча
была весьма прохладной. Основная причина этого, я думаю, заключалась в моих
телеграммах периода войны, особенно в той, которая начиналась словами: „Если
нам не можете помочь, то хотя бы не мешайте!“ Это подтвердил и Димитров, с
которым я встречался сразу после первой беседы со Сталиным. Димитров мне
сказал: „Вальтер, Вальтер, Хозяин был страшно зол на вас из-за этой телеграммы..
. От злости топал ногами по полу“. Тем самым Димитров хотел дать понять, что он,
по сути дела, защищал меня перед Сталиным. В ходе этой первой встречи со
Сталиным царила напряженная атмосфера, почти по всем обсуждавшимся вопросам
возникала в той или иной форме полемика. Я не привык к такого рода беседам,
ввиду чего возникали просто неловкие сцены. Например, Сталин говорит мне:
„Вальтер, имейте в виду: буржуазия очень сильна в Сербии!“ А я ему спокойно
отвечаю: „Товарищ Сталин, я не согласен с Вашим мнением. Буржуазия в Сербии
очень слаба“. Сталин замолкает и хмурится, а остальные за столом — Молотов,
Жданов, Маленков, Берия — с ужасом наблюдают за этим. Сталин начал
расспрашивать об отдельных буржуазных политических деятелях Югославии,
интересуясь, где они, что дают, а я ему отвечаю: „Этот подлец, предатель,
сотрудничал с немцами“. Сталин спрашивает о ком-то еще. Я ему отвечаю то же
самое. На это Сталин вспылил: „Вальтер, да у вас все подлецы!“ А я ему в ответ:
„Верно, товарищ Сталин, каждый, кто предает свою страну, является подлецом“.
Сталин опять мрачнеет, а Маленков, Жданов и другие смотрят на меня исподлобья.
Так что разговор продолжался в довольно тяжелой атмосфере. Сталин начал
убеждать меня в том, что надо вернуть короля Петра на престол. Мне кровь
ударила в голову — как он может советовать нам такое! Взяв себя в руки, я
ответил ему, что это невозможно, что у нас народ взбунтовался бы, что в
Югославии король является олицетворением предательства, что он сбежал, оставив
народ в наиболее трудное время, что династия Кара Георгиевичей ненавистна
народу из-за коррупции и террора. Помолчав, Сталин сказал: „Не следует
возвращать его навсегда. На время, а потом, в подходящий момент, уберете...“
Сталин пригласил меня к себе на дачу на ужин. Женщина в белом переднике
поставила на стол в закрытой посуде различные яства, и каждый сам себя
обслуживал. Здесь до глубокой ночи произносились различные тосты. Я не привык к
напиткам, и для меня это было мучением. Улучив момент, я вышел на улицу, так
мне стало плохо...» Из этого рассказа видно, что встреча была прохладной не
только по вине Сталина, но и сам Тито, по тональности его рассказа, относился к
Сталину и к происходившему недоброжелательно. Однако Сталин, несмотря на личную
прохладность, оказывал очень большую помощь Югославии. С выходом Красной Армии
к границам Болгарии и Румынии с Югославией были созданы перевалочные базы,
через которые к Тито шли массовые поставки оружия, боеприпасов и продовольствия.
В течение августа — октября была сформирована и передана танковая бригада,
вооруженная 65 танками Т-34, и 500 танкистов. Подготовлено и передано несколько
истребительных и штурмовых авиаполков и 500 летчиков и техников. 22 сентября
1944 года командованию НОАЮ были переданы 10-я гвардейская штурмовая
авиадивизия и 236-я истребительная авиадивизия, а также снаряжение и вооружение
для двенадцати пехотных и двух военно-воздушных дивизий. Для улучшения связи
штаба Тито с его войсками подготовлено восемьдесят радистов-югославов и
|
|