Манштейн позвонил генералу Цейтцлеру и объяснил критическое состояние 1-й армии 
— она не может держать прежний фронт. На это начальник генерального штаба 
ответил, что Гитлер не понимает всей серьезности создавшегося положения. 
Цейтцлер, без сомнения, доложил Гитлеру о своем разговоре с Манштейном, потому 
что вскоре он позвонил и сказал, что фюрер вызывает Манштейна к себе, в ставку. 
Манштейн прилетел из Львова в Бергхоф, в эту красивейшую горную резиденцию 
Гитлера, и на совещании доложил фюреру о том, что части 1-й танковой армии не в 
состоянии сдерживать натиск превосходящих сил противника, поскольку сами они 
понесли очень большие потери. Советские войска вышли уже на ее коммуникации. 
Манштейн предлагал, чтобы 4-я танковая армия организовала со своей стороны удар 
навстречу 1-й. Но для этого Манштейн просил подкрепления, потому что своих сил 
в обеих армиях было недостаточно. Выслушав Манштейна, Гитлер произнес: — У меня 
нет возможности выделить вам дополнительные силы для осуществления вашего плана.
 Мне приходится считаться с возможностью вторжения противника на западе. Я не 
могу снимать оттуда ни одной дивизии. В случае отвода 1-й танковой армии 
ломается вся линия нашего восточного фронта, и мы теряем огромную территорию на 
юге. Опровергая предложения Манштейпа, Гитлер все больше распалялся и начал 
упрекать фельдмаршала в том, что он не очень-то умело распоряжался теми 
пополнениями, которые Гитлер ему постоянно посылал. Манштейн парировал это тем, 
что пополнения давались частями и их приходилось немедленно же использовать в 
боях для решения конкретных задач. Не было возможности накапливать эти мелкие 
резервы. Если бы хоть раз были даны фюрером хотя бы минимальные, необходимые в 
тех критических условиях, пополнения, то обстановка не сложилась бы так, как 
выглядит она сейчас. Гитлер уже кричал: — Вы всегда хотели только заниматься 
боевым маневрированием. Осенью вы говорили, что Днепр будет удержан. После того 
как Днепр вы не удержали и я скрепя сердце дал согласие отступить за реку и 
закрепиться на ней, вы уже стали доказывать, что надо отступать дальше. Вы 
сдали Киев и сдали потом всю Правобережную Украину. Манштейн защищался: — Так 
оно и должно было получиться, по вашему указанию мы удерживали Донбасс, а позже 
Днепровский район, в то время как все эти силы мы могли бы использовать для 
удержания именно «Восточного вала». — В данных воздушной разведки отмечалось, 
что некоторые ваши части отступали перед отдельными танками противника, бежали 
от них целые полки. Вместо того, чтобы стоять насмерть и держать фронт, вы все 
время говорили о необходимости отхода на новые позиции. — Если войска не могут 
более держаться, то это объясняется их чрезмерной усталостью, истощением их сил,
 сокращением численности самих соединений и частей. Я неоднократно докладывал о 
том, что при таких сверхрастянутых фронтах и таком состоянии войск должен 
наступить момент, когда силы войск будут исчерпаны. Вы не можете обвинить 
командование группы в мягкости. Мы требовали от командиров соединений стойкости 
и твердого руководства боями и заменили многих командиров, которые уже, по 
нашему мнению, утратили боевой дух. А все они между тем были испытанными и 
храбрыми командирами, которые неоднократно показали свое умение в предыдущих 
боях, а теперь вот, в связи с такой ситуацией, уже и у них была ослаблена 
стойкость. Понимая, что такой напряженный разговор ни к чему хорошему не 
приведет, а 1-го армию спасать все-таки надо, Манштейн сказал: — Приказ о 
спасении 1-й танковой армии я должен отдать сегодня же. Я повторяю: только 
встречными ударами 1-й и 4-й армий мы создадим нашу сильную группировку и 
нанесем большие потери противнику, который уже окружает 1-ю танковую армию. 
Гитлер и на этот раз отклонил предложения Манштейна. На сем был объявлен 
перерыв. Выйдя из кабинета Гитлера, Манштейн немножко успокоился, сказал 
генералу Шмундту, адъютанту фюрера: — Я считаю нецелесообразным для меня в 
дальнейшем командовать группой армий, если фюрер не примет мои предложения. Я 
прошу ему передать о том, чтобы ом поручил командование группой армий кому-то 
другому. Конечно же, адъютант доложил об этом разговоре Гитлеру, и на вечернем 
заседании фюрер явно смягчился. Он начал разговор так: — Я обдумал все еще раз, 
я согласен с вашим планом относительно прорыва 1-й танковой армии на запад. Я 
также решился скрепя сердце включить в предлагаемую вами ударную группу 4-ю 
танковую армию вновь сформированный на западе танковый корпус СС в составе 9-й 
и 10-й танковых дивизий СС, а также 100-ю горнострелковую дивизию из Венгрии. 
Гитлер не хотел обострять до разрыва свои отношения с Манштейном: все-таки 
Манштейн был одним из самых опытных и талантливых полководцев среди 
фельдмаршалов. Вернувшись в свой штаб, Манштейн успел отдать все необходимые 
распоряжения и создать группировки войск для тех самых ударов, которые не 
позволили Жукову завершить окружение и уничтожение частей немецких армий в 
районе Каменец-Подольска. Ну а в ставке Гитлера своим чередом шли не только 
руководство боевыми действиями, но и интриги. В данном случае я имею в виду 
недоброжелательное, завистливое отношение Геринга и Гиммлера к Манштейну. 
Видимо, после того как Гитлер сгладил свой намечавшийся разрыв с Манштейном, 
эти двое из высшего руководства рейха «надули в уши» фюреру о его излишней 
уступчивости Манштейну, который и без того злоупотребляет добротой фюрера, 
ведет себя вызывающе, позволяет себе публично прерывать его и заставляет фюрера 
принимать решения такие, какие выгодны ему. Результат не замедлил сказаться. 
Манштейну позвонил начальник генерального штаба Цейтцлер и сообщил, что личный 
самолет Гитлера «Кондор» направлен за ним, за фельдмаршалом, и ему приказано 
незамедлительно прилететь из Львова в ставку фюрера. Как только самолет 
приземлился на львовском аэродроме, фельдмаршал Манштейн увидел в нем и фон 
Клейста: оказывается, сначала самолет залетел за командующим 1-й танковой 
армией. Сразу после приземлении в Берхтесгадене оба высокопоставленных 
командующих пришли к генералу Цейтцяеру узнать, что происходит. Начальник 
генерального штаба конфиденциально сообщил им, что после последней встречи