|
группировкой Штеммерман. Его труп обнаружили и по документам установили, что
это именно он. По этому поводу Конев в своих воспоминаниях пишет: «Я разрешил
немецким военнопленным похоронить своего генерала с надлежащими почестями по
законам военного времени». И еще пишет Конев в своих воспоминаниях: «Мы приняли
все меры к тому, чтобы ни один из гитлеровцев не вышел из окружения». На этот
счет есть и другое мнение. Вот что пишет Жуков в своих воспоминаниях: «Все утро
17 февраля шло ожесточенное сражение по уничтожению прорвавшихся колонн
немецких войск, которые в основном были уничтожены и пленены. Лишь части танков
и бронетранспортеров с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из
окружения... Как мы и предполагали, 17 февраля с окруженной группировкой все
было покончено. По данным 2-го Украинского фронта, в плен было взято 18 тысяч
человек и боевая техника группировки». А вот еще одно мнение о финале этого
сражения. Конечно, можно понять Манштейна, он не хотел, чтобы в его
полководческой биографии был такой печальный конец одной из операций. Может
быть, он что-то и преувеличивает, но все же тому, что описывал
генерал-фельдмаршал, совсем не верить нельзя. Выглядит это так: «Можно себе
представить, с какими чувствами, надеясь и беспокоясь, мы ожидали в нашем
штабном поезде известий о том, удастся ли выход из окружения. В 1 час 25 минут
в ночь с 16 на 17 февраля пришло радостное известие, что первая связь между
выходящими из окружения корпусами и передовыми частями 3-го танкового корпуса
установлена. Противник, находившийся между ними, был буквально смят. 28 февраля
мы узнали, что из котла вышло 30—32 тысячи человек. Так как в нем находилось 6
дивизий и одна бригада, при учете низкой численности войск это составляло
большую часть активных штыков. Огромную боль нам причинило то, что большую
часть тяжелораненных, выходивших из окружения, не смогли взять с собой. Генерал
Штеммерман погиб во время боя. Таким образом, нам удалось избавить эти 2
корпуса от той судьбы, которая постигла 6-ю армию под Сталинградом. Конечно,
при выходе из окружения большая часть тяжелого оружия и орудий застряла в грязи.
.. Вырвавшиеся из котла дивизии пришлось временно отвести в тыл. Вследствие
этого шесть с половиной дивизий из группы армий не принимали участия в боях,
что еще более усложняло обстановку. Эта необходимость, однако, далеко отступала
перед той радостью, которую доставляло удавшееся спасение, по крайней мере,
личного состава обоих корпусов...» Правильно говорят: больше всего врут на
охоте и на войне. Кто здесь говорит правду, кто преуменьшает, кто
преувеличивает? Не будем гадать. Но возьмем мнение вроде бы объективного
человека, историка, немца Курта Типпсльскирха. Вот что он пишет в своей книге
«История второй мировой войны»: «Когда к 15 февраля наступательные силы
деблокирующих войск истощились, окруженные корпуса получили приказ пробиваться
в южном направлении, откуда навстречу им должен был наступать танковый корпус
1-й танковой армии. Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16 на 17 февраля не
привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, т. к.
продвижение последнего, и без того медленное из-за плохого состояния грунта,
было остановлено противником...» Вот, как говорится, здесь поставлены все точки
над "i". Нет никаких оснований подозревать Типпельскирха в каком-то
преуменьшении или преувеличении. Но все-таки одного традиционного для немцев
фактора и этот вроде бы объективный историк не избежал: обратите внимание, что
остановило наступающий навстречу корпус — «плохое состояние грунта...» Не то,
что наши части, авиация, артиллерия громили прорывающихся, а, видите ли,
главная причина, по его мнению, была... в распутице. Распутица, действительно,
сыграла определенную роль в атом сражении, потому остановлюсь на ней подробнее.
Фельдмаршал Манштейн сетует, что она — одна из причин неудачных действий
германских войск: «...при выходе из окружения большая часть тяжелого оружия и
орудия застряли в грязи». Жуков об этом тоже пишет: "В связи с полной весенней
распутицей на Украине это (наступление. — В. К.)было связано с величайшими
трудностями. Особенно тяжело было сосредоточить снаряды, мины, бомбы, горючее и
продовольствие непосредственно в войсковых частях. Немецкое командование
считало, что советские войска не смогут в таких условиях наступать... На этом
необоснованном (их) расчете мы и решили поймать врага... использовать
оперативную внезапность..." Оба полководца, и Жуков, и Манштейн, говорят о
распутице и грязище, наблюдая ее в бинокли или преодолевая в легковых машинах.
Мне, будучи еще рядовым, пришлось на фронте хлебнуть этого лиха! Солдаты не
только «накапливали боеприпасы и продовольствие», но еще шли вперед под огнем
пулеметов, разрывами снарядов и бомбежкой самолетов. Они шли по колени в
болотной жиже, а при близких разрывах еще и падали в эту грязь, вжимались в нее,
давимые инстинктом сохранения жизни. Они вставали и не только шли дальше, а
тянули на лямках и веревках за собой противотанковые пушки, зная, что без них
танки опрокинут их при первой же контратаке. Что такое тянуть орудие по грязи
выше колен, знает только тот, кто сам это испытал. Напрягаешься до того, что
кажется, вот-вот лопнут жилы внутри твоего тела. Пушка не просто тянется за
тобой, а сначала ты сам ногами своими погружаешься в жижу. И только когда
почувствуешь твердую землю, упрешься в нее, да не один, а все вместе — расчет
орудия и те, кто ему помогают, упрутся, да с криком, с матом поволокут, только
тогда орудие поддастся, поползет вперед. Если лихо потянут, оно проскользит
несколько десятков метров. А потом опять упираешься и рвешь до искр из глаз...
Вот так и волокли себя и пушки. Да еще и танки откапывали. Бывало, он, могучий,
горячий, забуксует, зароется гусеницами до самых подкрылков, вот матушка пехота
быстренько пособит ему, подкопает спереди или сзади, он, сердешный, и выберется
из колдобины. Танк бросить никак нельзя. Впереди пулеметы, они нас всех
выстригут, если танки их не подавят. Танк — наш спаситель, у него гусеницы —
расплющат, а его пушка сшибет пулемет, как только тот застрекочет. Так что танк
|
|