стоят на аэродромах заводов, пусть даже не готовых по бою или из-за отсутствия 
летчиков? О таком количестве самолетов, находящихся на аэродромах заводов, мне 
слышать не приходилось. Я смотрел то на Шахурина, то на авиационного генерала. 
Кто же прав? Наконец, нарушив молчание, генерал сказал: — Товарищ Сталин, 
докладываю, что находящиеся на заводах самолеты по бою не готовы! — А вы что 
скажете? — вновь обратился Сталин к Шахурину. — Ведь это же, товарищ Сталин, 
легко проверить, — ответил тот. — У вас здесь прямые провода. Дайте задание, 
чтобы лично вам каждый директор завода доложил о количестве готовых самолетов. 
Мы эти цифры сложим и получим общее число. — Пожалуй, правильно. Так и сделаем,
 — согласился Сталин. В диалог вмешался генерал: — Нужно обязательно, чтобы 
телеграммы вместе с директорами заводов подписывали и военпреды. — Это тоже 
правильно, — сказал Сталин. Он вызвал помощника и дал ему соответствующие 
указания. Авиационный генерал попросил Сталина вызвать генерала Н. П. Селезнева,
 который ведал заказами на заводах. Вскоре Селезнев прибыл, и ему было дано 
задание подсчитать, какое количество самолетов находится на аэродромах заводов. 
Надо сказать, что организация связи была отличная. Прошло совсем немного 
времени, и на стол были положены телеграммы с заводов за подписью директоров и 
военпредов. Закончил подсчет и Селезнев. — Сколько самолетов на заводах? — 
обратился Сталин к помощнику. — Семьсот один, — ответил тот. — А у вас? — 
спросил Сталин, обращаясь к Селезневу. — У меня получилось семьсот два, — 
ответил Селезнев. — Почему их не перегоняют? — опять обращаясь к Селезневу, 
спросил Сталин. — Потому что нет экипажей, — ответил Селезнев. Ответ, а главное,
 его интонация не вызывали никакого сомнения в том, что отсутствие экипажей на 
заводах — вопрос давно известный. Я не писатель, впрочем, мне кажется, что и 
писатель, даже весьма талантливый, не смог бы передать то впечатление, которое 
произвел ответ генерала Селезнева. Я не могу подобрать сравнения, ибо даже 
известная сцена гоголевской комедии после реплики: «К нам едет ревизор» — не 
сравнима с тем, что я видел тогда в кабинете Сталина. Несравнима она прежде 
всего потому, что здесь была живая, но печальная действительность. Все 
присутствующие, в том числе и Сталин, замерли и стояли неподвижно, и лишь один 
Селезнев спокойно смотрел на всех нас, не понимая, в чем дело. Длилось это 
довольно долго. Никто, даже Шахурин, оказавшийся правым, не посмел продолжить 
разговор. Он был, как говорят, готов к бою и сам, видимо, был удивлен простотой 
и правдивостью ответа. Случай явно был беспрецедентным. Что-то сейчас будет? Я 
взглянул на Сталина. Он был бледен и смотрел широко открытыми глазами на 
авиационного генерала, видимо, с трудом осмысливал происшедшее. Чувствовалось, 
его ошеломило не то, почему такое огромное число самолетов находится на 
заводских аэродромах, что ему было известно, а та убежденность и уверенность, с 
которой генерал говорил неправду. Наконец лицо Сталина порозовело, было видно, 
что он взял себя в руки. Обратившись к Шахурину и Селезневу, он поблагодарил их 
и распрощался. Я хотел последовать их примеру, но Сталин жестом остановил меня. 
Он медленно подошел к генералу. Рука его стала подниматься. — Вон! — сказал он 
с презрением и опустил руку. Генерал поспешно удалился. Мы остались вдвоем. 
Сталин долго в молчании ходил по кабинету. Зачем он позвал меня и заставил 
присутствовать при только что происшедшем? Давал мне предметный урок? Может 
быть. Такие вещи остаются в памяти на всю жизнь. Как он поступит сейчас с 
генералом? — Вот повоюй и поработай с таким человеком. Не знает даже, что 
творится в его же епархии! — наконец заговорил Сталин, прервав ход моих мыслей..
." Много написано о крутости и беспощадности Сталина. Казалось бы, после 
случившегося судьба незадачливого генерала была решена — не гнев, а настоящая 
ярость охватила Сталина. Достаточно было двух слов: «Лаврентий, займись!» Но 
так представляют Сталина нынешние разоблачители. Сталин был способен понять 
ошибки и трудности, возникающие в ходе войны. Да, он наказывал, снимал с 
высоких постов, но делал это справедливо. Виноват — получай. Но, несмотря на 
великий гнев, в этом случае генерала пощадил, тот продолжал служить, получал 
награды (когда их заслуживал) и даже был удостоен звания Главного маршала 
авиации. Но поскольку Александр Евгеньевич Голованов не назвал его фамилию, не 
стану и я этого делать. * * * Я проштудировал уникальную книгу, изданную 
маленьким тиражом в 1994 году: «Эпистолярные тайны Великой Отечественной войны 
(служебные записи советского генерала)». Ее автор — генерал-полковник танковых 
войск Н. И. Бирюков, он всю войну был заместителем начальника Управления 
бронетанковых и механизированных войск Красной Армии. В книге записаны почти 
еженедельные личные разговоры и указания Сталина, в которых он постоянно 
руководил формированием танковых соединений, лично распределял танки, 
поступающие с заводов, и постоянно руководил работой танковых заводов через 
директоров, а также работой конструкторов по улучшению танков. Невозможно 
процитировать многие из этих записей, свидетельствующие о глубоком понимании 
Сталиным вопросов тактики, вооружения и производства танков. Но для того чтобы 
читатели имели хотя бы некоторое представление об этих указаниях Сталина, 
приведу два-три примера из записей генерала Бирюкова.

3 января 1942 г.Указания тов. СталинаПерейти на механизированные корпуса. В 
танковом корпусе иметь две полные танковые бригады. Танковые бригады иметь типа 
"С" — сокращенные — по 46 танков и полные, типа "П" — по 93 танка. В корпусе 
иметь две полные танковые бригады и две мотострелковые бригады по 2500—3000 чел.
 В корпусе будет 187 танков. Шести фронтам дать по корпусу и армиям — по 2 
сокращенных бригады. У фронта должно быть хотя бы по два мех. корпуса. Эти 
формирования первой очереди, т. е. к февралю. Сформировать 12 корпусов. Взять 
штат старой мотострелковой дивизии и сократить его. Дать артиллерию, зенитки, 
минометы 82-мм и 120-мм. Составить штаты на полную и сокращенную танковые