|
стремясь любой ценой опередить Конева. Нет, Жуков отнюдь не был так примитивно
прямолинеен! Конечно, были и ревность, и амбиции, но маршал прекрасно понимал и
то, что не нахрапом, не навалом надо решать дело в таких условиях.
Хладнокровный расчет, глубочайшее проникновение в тонкости ситуации — вот чем
добивался успеха Жуков в соперничестве с соседом слева. Критикующие Жукова за
Берлинскую операцию, за «преждевременный» ввод танковых армий почему-то
упускают из виду важнейшую особенность обороны противника. Здесь фронт Жукова
наступал «в лоб». Не было в глубине пространства для маневра. Не было вообще
«оперативного простора». Потому что от Одера и до Берлина несколько
оборонительных рубежей представляли собой сплошную тактическую оборону — в
самом ее классическом значении. Если в других операциях после прорыва первых
рубежей сопротивление противника ослабевало, то здесь, наоборот, возрастало! И
в завершение боевых действий в полевых условиях войска упирались в могучий
оборонительный массив-крепость — Берлин. Жуков понимал это, и военное искусство
его проявилось в этой операции в том, что он вводом танковых армий «не по
правилам» решил уничтожить главные силы врага — на первых рубежах обороны.
Вложить вес, сломать, раздавить, уничтожить войска противника в поле! Тогда
легче будет брать крепость Берлин. Если бы немецкие войска не понесли огромные
потери в боях за Зееловские высоты и организованно отошли в город, они бы в
домах-крепостях оборонялись несколько месяцев, как мы в Сталинграде. А Жуков их
уничтожил, подавил, деморализовал могучими ударами в поле, и в город отошли
остатки почти неуправляемых частей. За две недели прорвать 60-километровую
оборону и затем за несколько дней взять такую махину, как Берлин, — победа
весьма выдающаяся. Много лет продолжается дискуссия: одни авторы видят в
Берлинской операции только ее недостатки, а другая сторона отмечает только
положительные стороны. Причем обе стороны, находящиеся под влиянием современных
космополитических групповых схваток, забывают, что разговор идет о состоявшемся
историческом событии, при объективной оценке которого недопустима однобокость,
так как смещение критериев к субъективным постулатам уводит обсуждаемый вопрос
из области науки (истории) в область пропагандистской возни и болтовни, давно
известной как нечто лживое, грязное, непорядочное. К сожалению, в этой
политической свалке участвуют люди с учеными степенями и труды их останутся на
книжных полках библиотек. Некоторые из них особенно подчеркивают якобы
напрасные большие потери в боях за Берлин, совершенно не учитывая при этом
особенности Берлинской операции, которых немало. Кроме уже вышеизложенных,
отмечу еще несколько, касающихся именно потерь. Впервые за всю войну целый
фронт вел бои в одном огромном городе (если не считать силы, обходившие Берлин
с севера). Раньше, когда крупные населенные пункты оказывались в полосах
наступления фронтов, их чаще обходили. В Сталинградской битве бои шли тоже в
городе, но там наши войска вели оборонительные действия. Такого сражения, когда
фронт почти целиком вступил в огромный город, не было. Берлинское сражение было
последним, гитлеровцы стояли насмерть, отступать было некуда. И этим
обстоятельством объясняется яростное сопротивление фашистов. Сравнить его можно
только с нашей защитой Москвы, когда мы стояли насмерть, или битвой за
Сталинград. Почему-то, понимая и оценивая нашу стойкость под Москвой и в
Сталинграде, некоторые исследователи не учитывают подобную яростную оборону
противника в Берлинской операции. А это была одна из особенностей последнего
сражения, которая, кстати, и объясняет наши немалые потери. Да, были недостатки
и огрехи в этой операции — произошла заминка на Зееловских высотах;
неоднозначно оценивается применение прожекторов. Конечно же, хотелось бы, чтобы
в завершающем сражении никто не погиб — победа близка, обидно и жалко терять
бойцов и офицеров, прошедших через всю войну! Однако Маниловы бывают не только
в литературе, а война есть война, и без потерь она не обходится. Тут можно
отметить и особый героизм наших солдат и офицеров: встать в атаку в последний
день или даже час войны — очень не просто! И последняя особенность Берлинской
операции — она проведена в кратчайший срок. За Москву и Сталинград мы бились
несколько месяцев. А Берлин был взят за 9 дней! 21 апреля войска ворвались на
окраины Берлина, а в 21 час. 50 минут 30 апреля сержант Егоров и младший
сержант Канта-рия водрузили Знамя на рейхстаге и командующий 3-й ударной армией
генерал Кузнецов докладывал Жукову: — На рейхстаге — Красное Знамя! Ура,
товарищ Маршал! И Жуков расстроганно ответил: — Дорогой Василий Иванович,
сердечно поздравляю тебя и всех твоих солдат с замечательной победой. Этот
исторический подвиг войск никогда не будет забыт советским народом! С 16 апреля
войска 1-го Украинского фронта вместе с войсками 1-го Белорусского (Г. К.
Жуков) и 2-го Белорусского (К. К. Рокоссовский) принимали активное участие в
завершающей наступательной стратегической Берлинской операции. Однако для И. С.
Конева и руководимых им войск она не была завершающей. В тот момент, когда
многие соединения фронта, и прежде всего танкисты, вышли на юго-западную
окраину Берлина, соединились с войсками 1-го Белорусского фронта, наступавшими
с северо-запада, штурмовали Берлин, раздался телефонный звонок из Москвы.
Говорил Сталин: — Здравствуйте, товарищ Конев. — Здравствуйте, товарищ Сталин!
Поздравляю вас с Первомаем ! — И вас поздравляю, товарищ Конев. Как у вас дела,
как празднуете в Берлине? — Дела идут хорошо, товарищ Сталин. Хороший Первомай.
— Молодцы. Передайте поздравления и вашим войскам. — Сталин помолчал. —
Послушайте, Конев. Вы знаете, что в Праге готовится восстание? — Нет, товарищ
Сталин. — Надо помочь нашим братьям. Я хотел, чтобы именно вы взяли столицу
Чехословакии. Поняли? — Понял, товарищ Сталин. Малиновскому дальше, чем нам...
— Причем тут Малиновский? — возразил Сталин. — Я о том, что мы ближе, чем наш
друг, — сделал ударение Конев на последнем слове, давая понять, что под этим
подразумевает союзников, которые тоже стремятся побыстрее войти в Чехословакию.
|
|