Чтобы читатели поняли явный национальный перебор, при описании событий я 
привожу иногда рядом с псевдонимами подлинные фамилии.

Читатели должны видеть, что идет разговор и оценка действий личностей не только 
с двойной фамилией, но и двуличных, с двойным дном, то есть действующих как 
большевики в открытой повседневной работе (под псевдонимом) и занимающихся 
тайными делами для достижения оппортунистических целей, очень часто смыкающихся 
с сионистскими идеалами.

Итак, с полным уважением к евреям — нашим соотечественникам, которые честно 
трудились и переживали все радости и беды вместе со всеми народами Советского 
Союза, а также с особой любовью к евреям — моим боевым друзьям на фронте и 
сослуживцам в мирные годы, но с таким же полным неприятием сионизма вернусь в 
двадцатые годы.

Был в истории Советского государства такой исторический момент, который 
предопределил многие значительные трагические последствия. И самое удивительное,
 что этот судьбоносный эпизод сделали малозаметным, приложили много усилий, 
чтобы вообще спрятать его не только от народа, но и от членов партии.

Что же произошло?

В числе многих организаций и партий в период Февральской и Октябрьской 
революций существовала Еврейская коммунистическая партия (ЕКП). Она действовала 
сепаратно, отдельно от коммунистов-большевиков, меньшевиков и других партий, 
стремившихся преобразовать и осчастливить Россию. И то, что ЕКП ни с кем не 
объединялась и не блокировалась, свидетельствует о наличии у этой еврейской 
компартии своей особенной цели, не схожей с другими революционными программами. 
Вернее даже сказать так: называясь еврейской коммунистической, эта партия в 
официальном уставе и программе имела соответствующую фразеологию, но на деле 
являлась еврейской сионистской организацией, которая ставила четкую задачу: в 
мутной воде революционной многопартийной неразберихи пробраться к власти и 
осуществить вековую мечту сионистов — прибрать к рукам Россию, с ее бескрайней 
территорией и природными богатствами.

Но события сложились так, что верх взяли в октябре большевики. Еврейская 
коммунистическая партия несколько лет пребывала как бы не у дел; большевики 
овладели не только властью, но и умами, надеждами народов, населяющих Россию.

Однако в подвешенном состоянии ЕКП находилась недолго. Заокеанские хозяева, 
“Они”, нашли ей очень выгодное применение: влить ее в ВКП(б), тем более что в 
самой этой ВКП(б) было много евреев, пусть даже не все они были сионистами, но 
извечное их непреложное правило (и даже закон) — помогать, протаскивать друг 
друга — позволяло рассчитывать, что евреи-большевики будут верными “зову крови” 
и поспособствуют приему ЕКП в ВКП(б).

Однако Ленин со свойственной ему прозорливостью понял, к чему стремятся 
коммунисты-сионисты и какие могут быть последствия от этого объединения. Ленин 
категорически отверг попытки ЕКП и некоторых своих соратников, которые 
поднимали этот вопрос. Причем Ленин отражал подобные намерения неоднократно.

Но когда Владимир Ильич доживал последние дни, Троцкий (Бронштейн), Зиновьев 
(Апфельбаум), Каменев (Розенфельд) все же протащили ЕКП в ВКП(б). Причем они 
умышленно осуществили это, пока Ленин еще дышал, чтобы в будущем опираться на 
тот факт, будто объединение произошло при жизни Ленина и якобы с его согласия. 
Хотя в действительности Ленин, ввиду болезни, уже отошел от дел и об этом 
ничего не знал. И даже Сталин — Генеральный секретарь — не был поставлен в 
известность.

На январском пленуме ЦК РКП(б) 1923 года в числе других вопросов был очередной 
отчет Сталина перед Политбюро и ЦК о работе Секретариата. Заседание Политбюро и 
ЦК по установленной при Ленине традиции вел глава правительства Каменев 
(Розенфельд).

Неожиданно для всех присутствующих Каменев (Розенфельд) заявил:

— Политбюро считает первым вопросом, вместо отчета товарища Сталина, заслушать 
сообщение о положении дел в дружественной нам Еврейской компартии. Пришло время,
 товарищи, когда без бюрократических проволочек следует всех членов ЕКП принять 
в члены нашей большевистской партии.

Члены ЦК молчали. Сталин даже растерялся: Каменев говорил от имени Политбюро, 
но при нем, при Сталине, этот вопрос на Политбюро не поднимался. Значит, было 
какое-то внеочередное, тайное заседание, а может быть, такового вообще не было.

Пауза несколько затянулась. Сталин понимал: выступить открыто против, значит 
навлечь на себя ненависть тех, кого хотят протащить в партию, а заодно и тех, 
кто им способствует изнутри. Но нельзя было и промолчать, молчание — знак 
согласия.