очень скоро. Готовьтесь. Воевать будем наступательно.

Проверяли особисты запросом в Москву, оттуда подтвердили. Меня оставили в покое.
 Но особист косился и не раз мне напоминал: “Не болтай”. А когда 22 июня 
грохнуло, все сразу поняли, о чем предупреждал Сталин”.

Слова Сталина о “наступательной” тактике позднее, и особенно в последние годы, 
истолковали как намерение Советского Союза напасть на Германию первым, и якобы 
Гитлер, узнав об этом, вынужден был перейти в наступление.

Ложность и дилетантская безграмотность подобных утверждений опровергается всеми 
выступлениями Гитлера с начала его политической карьеры и в главном 
теоретическом труде “Моя борьба”, в которых расширение владений Германии и 
обеспечение счастья немецкого народа виделось в завоевании “восточных 
территорий”, то есть России. И “Дранг нах остен” — была извечная мечта всех 
немецких завоевателей прошлого и настоящего.

Наступательность сталинской стратегии заключалась в переходе от уступок 
агрессору, ради оттягивания его нападения, к активной, суверенной политике, в 
которой нужно не только улыбаться и идти на попятный, но и показать кулак.

Об этом свидетельствует изменение всей агитационно-пропагандистской работы, а 
также всех средств массовой информации, которые стали действовать на основании 
указаний, полученных в ЦК РКП (б) на совещаниях 8—9 мая и 14—15 мая 1941 года.

Содержание самой речи Сталина перед выпускниками академий 5 мая нигде не 
публиковалось, но новая сталинская стратегия перехода от пассивной политики к 
активной “наступательной” — именно политике, а не военным действиям, была 
провозглашена, и началось ее осуществление всей мощью пропаганды и агитации. 
Однако велась вся эта работа по секретному дополнительному указанию так, чтобы 
не афишировать охлаждения в отношении с немцами, вести эту работу “деликатно”, 
“не дразнить гусей”. Что же касалось внутренней жизни партии, и особенно армии, 
то и здесь стали руководствоваться тезисами: “Всей партийно-воспитательной 
работе необходимо придать боевой, наступательный характер”.

Следует прямо сказать, новый стратегический замысел Сталина — придать 
наступательный смысл политике, и особенно духу армии, — несколько запоздал: до 
нападения Германии оставался один месяц, а за такой срок повернуть всю 
государственную машину, тем более идеологический настрой народа и армии, ранее 
направленных на мир, на дружбу с Германией, — за такой короткий срок не удалось.
 Несмотря на указания ЦК и активную деятельность политорганов, все еще по 
инерции существовали пацифистские настроения — “нас не трогай — мы не тронем”, 
пропагандисты на местах ратовали за мир. И даже Жданов, руководивший всей 
идеологической работой, ощущал трудности перехода к новой стратегии и по поводу 
медлительности и неразворотливости сказал: “Улита едет!..” И прилагал все силы, 
чтобы гнать эту “улиту” в хвост и в гриву. Готовилась директива Главкура “О 
задачах политической пропаганды на ближайшее время”. Главная идея в ней была — 
готовить личный состав Красной Армии к “всесокрушающей наступательной войне”. 
Но проект директивы так и не успели доработать — Германия опередила своим 
нападением.

Нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов пишет:

“Государственная машина, направленная по рельсам невероятности нападения 
Гитлера, была вынуждена остановиться, пережить период растерянности и потом 
повернуть на 180 градусов”.

Часто цитируемое в последние годы, как доказательство агрессивных намерений 
Сталина, предложение Жукова от 15 мая 1941 года о превентивном ударе по 
немецкой армии, сосредоточенной у наших границ, конечно же, никакие не 
фундаментальные агрессивные замыслы — это самая настоящая спонтанная реакция 
Генштаба на новую “наступательную стратегию” Сталина, высказанную 5 мая.

Военные, как самые оперативные, “взяли под козырек”, и через десять дней (а 
может быть, Сталин делился с ними своим замыслом и раньше) представили 
“наступательный вариант действий”. И если бы Сталин действительно вынашивал 
агрессивные планы, он должен бы согласиться с предложением Генштаба. Но в 
том-то и дело, что “наступательная” идея была не в смысле нападения первым, а 
как развитие прежней доктрины — “бить врага на его же территории, ответным 
ударом”. Наступление мыслилось главным образом в пропаганде, в дипломатии, в 
политике как намерение припугнуть, заставить задуматься уже (как было известно) 
изготовившегося к нападению Гитлера.

Заявление ТАСС от 14 июня 1941 года очень наглядно подтверждает это 
предположение, оно — последняя попытка отвести удар, даже путем закрытия глаз 
на неотвратимую опасность.

Геббельс, человек искушенный в пропагандистских делах, записал в дневнике такую 
фразу: “Сталин и его люди совершенно бездействуют. Замерли, словно кролик перед 
удавом”.