«Я головой сейчас могу нести ответственность, вы можете назначить любую 
комиссию для того, чтоб подтвердить документально, пусть скажут здесь маршалы — 
члены ЦК, командующие, — за последний период времени в армии значительно 
укрепились дисциплина, организованность, порядок, резко сократились 
чрезвычайные происшествия… Я не хочу сказать, что это моя заслуга, работала вся 
партия, Центральный Комитет, партийные организации. Военные Советы, политорганы 
и в своей работе руководствовались не какими—то намеками или указаниями Жукова, 
а руководствовались всегда только указаниями Центрального Комитета».

В общем, смысл слов Жукова очень убедителен — дело, которое ему поручено, — на 
высоте: армия стала сильнее и сплоченнее, и не надо всю вину за недостатки 
валить на одного Жукова.
Он отвергает главное обвинение — недооценка политработников. Он и на Президиуме 
пытался доказать свою правоту. Как показывают наши сегодняшние преобразования в 
армии, Жуков был прав, хотя тогда и не посчитались с этой его правотой.
За 35 лет до дискуссий о деполитизации армии, он говорил о необходимости 
реформы. Но он не был сторонником полной деполитизации армии, а имел в виду 
лишь изменения форм политической работы. Стоя на трибуне как обвиняемый, он не 
юлил и не отказывался от своего мнения.

«Я считал, что наши командиры сейчас… это испытанные коммунисты, хорошо знающие 
партийно—политическую работу, и поэтому полагал, что… боевые командиры могут 
быть также и партийными руководителями. Командир, как член партии, должен вести 
и партийную работу… Я считал, что в нашей армии должны быть не штатные, платные 
политработники, а надо поднять, активизировать партийные организации… Главная 
ведущая роль в нашей армии, мне казалось, должна принадлежать партийной 
организации».

Жуков обратил внимание Пленума на странность выдвинутых против него обвинений и 
на то, как это все организовано.

«Всего три недели тому назад, перед тем, как мне было поручено поехать в 
Югославию и Албанию, я со всеми членами ЦК, или, вернее, с большинством, 
распрощался как с близкими друзьями. Не было мне ни одного слова сказано в 
претензию… 23–го, 24–го или 22–го, я сейчас не помню точно, мне кто—то сказал, 
что происходит совещание актива в Москве, было заседание Президиума, 
разбираются такие—то и такие—то вопросы. Я полагал, что меня немедленно вызовут,
 все—таки я вроде бы, как главный обвиняемый, должен дать объяснения…».

Наивный человек! Великий полководец был не силен в закулисной политике! Жуков 
никогда не считал себя политиком. Он не знал, не умел да и не хотел заниматься 
этим очень сложным, но не очень—то чистым делом. А тут жизнь его столкнула не 
только с политиками, а с мастерами этого иезуитского искусства.
Хрущев, как верный ученик своего многолетнего «вождя и учителя», провел 
расправу над Жуковым в полном соответствии со сталинской тактикой: скрытно, 
каверзно, внезапно и безжалостно.
Как сказал сам Жуков, в выше приведенной цитате, его за три недели до Пленума 
тепло и дружески отправили в Югославию и Албанию.
Ему было поручено помириться с маршалом Тито, которого оболгали и оскорбили в 
сталинские времена.
Отправили Жукова с комфортом на крейсере «Куйбышев». В крупных портах 
прославленного полководца встречали салютами. А ему—то и невдомек: отправили 
морем для того, чтобы подольше отсутствовал, на самолете дорога заняла бы всего 
несколько часов.
После прибытия в Югославию, маршал сказал командиру крейсера: — Вы следуйте в 
Сплит. Потом пойдем в Албанию.
Так было предусмотрено программой поездки.
Моряки относились к Жукову с величайшим уважением. И вдруг сюрприз: получен по 
радио приказ начальника Главного штаба ВМФ — следовать в Албанию. Не сразу в 
Севастополь, видимо, чтобы Жуков не заподозрил что—то недоброе.
В телеграмме не было никаких указаний, как быть с министром обороны. А потом в 
море корабли «завернули домой». В общем, бросили Жукова на чужой земле. Остался 
он там, отрезанный от Родины. Никаких вестей, и даже связь прервалась.
А на Родине полным ходом уже шла скрытая от Жукова, да и от народа, тайная 
расправа. Хрущев провел срочное заседание Президиума ЦК. По докладу начальника 
Главного политического управления генерала Желтова (конечно же, отражавшему 
желание Первого секретаря) было принято решение провести по всей стране 
собрания партийного актива, на которых развенчать Жукова как отступника от 
партийных норм и даже заговорщика.
Ни Первого секретаря, ни членов Президиума не смущало то, что они грубо 
нарушают Устав партии, разбирая персональное дело с такими тяжкими обвинениями 
в отсутствие обвиняемого, министра, маршала, к тому же не рядового коммуниста, 
а члена Президиума ЦК!
22–го — 23–го было проведено собрание партактива Московского гарнизона и 
центрального аппарата Министерства обороны. (Да не в Доме Советской Армии, а в 
Кремле!) И докладчиком был не секретарь Московского горкома и не член Военного 
совета Московского округа, а начальник Главного политического управления 
Советской Армии и Военно—Морского флота. И вслед за ним, больше времени, чем 
докладчик, занял своим выступлением Первый секретарь ЦК — Хрущев.
В общем, били по Жукову из самых крупных калибров!