Мы сожгли для себя небеса. Подпалив их задолго до Горбачева с Ельциным. 
Давным-давно отрезав путь тысячам молодых славян к горним высотам, к облакам и 
воздушным вихрям. Не погрешим против истины, если скажем: Империя погибла, ибо 
забыла о тысячах дешевых птиц из перкаля, реек и фанеры. О планерах. 
Не смейтесь. Ибо тысячи вещей в мире связаны меж собою незримыми, почти 
мистическими нитями.
Самым великим русским летчиком Великой войны стал Александр Покрышкин. В ста 
тридцати семи небесных схватках он сбил 62 вражеских самолета. Величайшим 
германским асом был Эрих Хартман, в 825 боях одержавший триста пятьдесят две 
победы. В каждом столкновении Покрышкин уничтожал 0,45 самолета противника, а 
Хартман — 0,42. 
Оба они были планеристами. В 1936 году Покрышкин организует кружок на 
консервном комбинате станицы Крымской и строит там безмоторную «птицу». А мать 
Хартмана, Элизабет, научила сына летать на планере в десять лет. Сделав его 
великолепным парителем уже к шестнадцати годам, инструктором школы в Штутгарте. 

Но дело не только в том, что из планеристов выходят отличные пилоты, цари 
военного воздуха. Хотя и это — великое дело. Главное в ином: из отчаянных 
храбрецов, вырвавшихся в небо на безмоторных аппаратах, выковываются настоящие 
воины, люди безумной отваги. Измерившие небо, проникшие в сердце грозовых туч, 
они редко становятся мелкими душонками или предателями Родины. 
Планер рядом с современным истребителем — как парусник перед атомным крейсером. 
Но чтобы командовать ракетной громадой дьявольской мощи, надо сначала набить 
мозоли, вытягивая фалы и шкоты на парусном корабле. Ибо так закаляются воля, 
характер, личность. Вспомните, какую плеяду героев дал русский парусный флот — 
людей поистине из чистой стали. 
Планера же — парусники XX века. Тот, кто изведал на них воздушную стихию, может 
никогда не стать водителем сверхзвуковых драконов. Но он может быть дипломатом, 
яростно борющимся за интересы России. Или политиком-вождем, твердо ведущим 
страну к мировым высотам. Ибо для этого есть главное — доблесть и воля, умение 
перешагивать через страх и подниматься над мелким своекорыстием. Воистину 
счастлива та страна, где легионы молодых поднимаются в небо. Так рождается 
аристократия духа, цвет нации. А не просто запас пилотов. С чем еще можно 
сравнить планер? Пожалуй, с самурайским мечом. И японские летчики-истребители в 
30-х, и японские банкиры 90-х тратили долгие часы жизни, упражняясь в искусстве 
боя на клинках. Хотя меч, казалось бы, совершенно бесполезен и в кабине «Зеро», 
и в компьютеризированном офисе. Но долгие упражнения с мечом закаляют волю и 
храбрость, выковывают боевой дух и стремление к победе. 
XX век дал два великих народа, перед которыми трепетал мир — русских и немцев. 
И оба они в 1920-х — 1930-х годах болели планеризмом. Повергнутые Западом в 
1918 году, германцы строят тысячи матерчато-фанерных птиц и ставят мировые 
рекорды. У нас же к 1931 году возникают тридцать две планерные школы и сотни 
кружков при заводах и фабриках. Мы рвались в небеса, и в этом порыве вперед 
выходили люди из рабочих и инженеров, из крестьян и студентов. 
Так ковалась краса и гордость Империи — ее герои, поколение крылатых людей, а 
не червей. И пока западная молодежь становилась пленницей вещей, сжигая годы в 
пустой погоне за деньгами и в дымных пьяных барах, русские и немцы порождали 
гениев воинского небесного духа, презирающих мелкую, жвачную жизнь. Ту жизнь, 
которая и дала нынешнюю породу ничтожеств, правящих нами. 
Русские планеристы рвались в облака, бросались прямо в грозовые фронты, и 
подчас хрупкие аппараты их разваливались на части в ревущих вихрях и в потоках 
ледяного крошева. Во вспышках молний эти парни становились истинной элитой. 
Степанчонок, Гавриш, Юнгмейстер, Антонов, Грошев, Головин, Овсянников… 
Люди-легенды. Я бережно храню истрепанную книжку «По волнам воздушного океана» 
Н.Боброва и А.Винокурова, изданную еще в 1957-м. 
«Первое, что я почувствовал в темноте тучи — это резкий толчок. Меня прижало к 
сиденью… Одновременно планер швыряло из стороны в сторону, словно по нему били 
невидимые мощные кулаки. Все это сопровождалось оглушительным свистом, гулом и 
воем ветра. Меня ударяло о борта моей тесной кабинки, придавливало к парашюту. 
Подняв нос, планер стремительно мчался вверх среди липкой и мутной тьмы… 
Внезапно пошел дождь с градом. 
По лицу больно забили градины; я слышал, как с треском ударялись они об 
обтекатели планера. Дождь заливал меня, я дышал с трудом, то и дело выплевывая 
попадавшую в рот воду. Вскоре я вымок до нитки. 
Все это время планер проделывал десятки самых диких фигур. Его крылья 
вибрировали, и хотя я не видел их консолей, но чувствовал, как они прогибаются. 
И все это происходило на скорости около 200 километров в час, то есть почти в 
четыре раза выше нормальной. Положение становилось критическим; перегрузка для 
планера… была слишком велика. 
Мне стало не по себе… Десятки различных способов спасения молниеносно блеснули 
в мозгу. Первый — это пикированием вырваться из тучи. Но… скорость и так 
велика… Прыжок с парашютом?… Если бурные воздушные течения так деформируют 
прочный планер, то что же станет с парашютом? Даже если он и раскроется, то его 
разорвет в воздухе или, что еще хуже, спутает его стропы, и я буду брошен на 
скалы… 
Свист, гудение ветра, какой-то подозрительный треск и раскатистый, несмолкающий 
гул больно отдавались в ушах. Я устал, руки начало колоть, кости ныли, словно 
от ревматизма… Планер продолжало бросать, как щепку. Он исполнял чудовищный 
танец в облаках, находясь в каком угодно положении, только не в нормальном. 
Град так же внезапно прекратился, как и начался, но дождь продолжался с