|
на сей раз привезти не смог. Он приехал прямо из
больницы,
где пролежал после операции аппендицита двадцать дней, и даже на билет взял
взаймы
у товарищей.
Отца моего уважали в деревне, считались с его мнением. Обычно на сходках,
собраниях
последнее слово принадлежало ему. Я очень любил отца, и он меня баловал. Но
бывали
случаи, когда отец строго наказывал меня за какую?нибудь провинность и даже бил
шпандырем (сапожный ремень), требуя, чтобы я просил прощения. Но я был упрям —
и
сколько бы он ни бил меня — терпел, но прощения не просил.
Один раз он задал мне такую порку, что я убежал из дому и трое суток жил в
конопле у
соседа. Кроме сестры, никто не знал, где я. Мы с ней договорились, чтобы она
меня не
выдавала и носила мне еду. Меня всюду искали, но я хорошо замаскировался.
Случайно
меня обнаружила в моем убежище соседка и привела домой. Отец еще мне добавил,
но
потом пожалел и простил.
Помню, как?то отец был в хорошем настроении и взял меня с собой в трактир пить
чай.
Трактир был в соседней деревне Огуби. Его владелец, деревенский богатей Никифор
Кулагин, торговал разными бакалейными товарами. Мужчины и молодежь любили
собираться в трактире, где можно было поговорить о новостях, сыграть в лото,
карты и
выпить по какому?либо поводу, а то и без всякого повода.
Мне понравилось пить чай в трактире среди взрослых, рассказывавших интересные
истории о Москве и Петербурге. Я сказал отцу, что всегда буду ходить с ним и
слушать, что
они там говорят.
В трактире работал половым брат моей крестной матери Прохор. У него было что?то
неладно с ногой, и все звали его хромым Прошкой. Несмотря на свою хромоту,
Прохор
был страстным охотником. Летом он стрелял уток, а зимой ходил на зайца, у нас
их тогда
было великое множество.
Прохор часто брал меня с собой. Охота доставляла мне огромное удовольствие.
Особенно
я радовался, когда он убивал зайца из?под моего загона. За уткой мы ходили на
Огублянку
или на озеро. Обычно Прохор стрелял без промаха. В мою обязанность входило
доставать
из воды уток.
Я и до сего времени страстно люблю охоту. Возможно, что любовь к ней привил мне
в
детские годы Прохор.
Отец скоро вновь отправился в Москву. Перед отъездом он рассказал матери, что в
Москве и Питере участились забастовки рабочих, доведенных безработицей и
жестокой
эксплуатацией до отчаяния.
— Ты, отец, не лезь не в свое дело, а то и тебя жандармы сошлют туда, куда
Макар телят
не гонял, — говорила мать.
— Наше дело рабочее, куда все, туда и мы.
После отъезда отца мы долго ничего не слышали о нем и сильно беспокоились.
Скоро мы узнали, что в Питере 9 января 1905 года царские войска и полиция
расстреляли
мирную демонстрацию рабочих, которая шла к царю с петицией просить лучших
условий
жизни.
Весной того же 1905 года в деревнях все чаще и чаще стали появляться
неизвестные люди
— агитаторы, призывавшие народ на борьбу с помещиками и царским самодержавием.
У нас в деревне дело не дошло до активного выступления крестьян, но брожение
среди
них было большое. Крестьяне знали о политических стачках, баррикадных боях и
декабрьском вооруженном восстании в Москве. Знали, что восстание рабочих Москвы
и
других городов России было жестоко подавлено царским правительством и многие
революционеры, вставшие во главе рабочего класса, зверски уничтожены, заточены
в
крепости или сосланы на каторгу. Слышали и о Ленине — выразителе интересов
рабочих
и крестьян, вожде партии большевиков, партии, которая хочет добиться
освобождения
трудового народа от царя, помещиков и капиталистов.
Все эти сведения привозили в деревню наши односельчане, работавшие в Москве,
Питере и других горо
|
|