ь
расходы на корм лошадям, ночлег в городе, питание, ремонт обуви и т. п., то 
оставалось
очень мало. Я думаю, нищие за это время собирали больше.
Однако делать было нечего, такова была тогда доля бедняцкая, и мать трудилась
безропотно. Многие женщины наших деревень поступали так же, чтобы не умереть с
голоду. В непролазную грязь и стужу возили они грузы из Малоярославца, 
Серпухова и
других мест, оставляя малолетних детей под присмотром бабушек и дедушек, еле
передвигавших ноги.
Большинство крестьян наших деревень жили в бедности. Земли у них было мало, да 
и та
неурожайная. Полевыми работами занимались главным образом женщины, старики и
дети. Мужчины работали в Москве, Петербурге и других городах на отхожем 
промысле.
Получали они мало — редкий мужик приезжал в деревню с хорошим заработком в
кармане.
Конечно, были в деревнях и богатые крестьяне — кулаки. Тем жилось неплохо: у 
них были
большие светлые дома с уютной обстановкой, на дворах много скота и птицы, а в 
амбарах
— большие запасы муки и зерна. Их дети хорошо одевались, сытно ели и учились в
лучших школах. На этих людей в основном трудились бедняки наших деревень, часто 

за
нищенскую плату — кто за хлеб, кто за корм, кто за семена.
Мы, дети бедняков, видели, как трудно приходится нашим матерям, и горько 
переживали
их слезы. И какая бывала радость, когда из Малоярославца привозили нам по 
баранке
или прянику! Если же удавалось скопить немного денег к Рождеству или Пасхе на 
пироги
с начинкой, тогда нашим восторгам не было границ!
Когда мне исполнилось пять лет, а сестре Маше шел седьмой год, мать родила еще
мальчика, которого назвали Алексеем. Был он очень худенький, и все боялись, что 

он не
выживет. Мать плакала и говорила:
— А от чего же ребенок будет крепкий? С воды и хлеба, что ли?
Через несколько месяцев после родов она вновь решила ехать в город на заработки.


Соседи отговаривали ее, советовали поберечь мальчика, который был еще очень 
слаб и
нуждался в материнском молоке. Но угроза голода всей семье заставила мать 
уехать, и
Алеша остался на наше попечение. Прожил он недолго: меньше года. Осенью 
похоронили
его на кладбище в Угодском Заводе. Мы с сестрой, не говоря уже об отце с 
матерью,
очень горевали об Алеше и часто ходили к нему на могилку.
В том году нас постигла и другая беда: от ветхости обвалилась крыша дома.
— Надо уходить отсюда, — сказал отец, — а то нас всех придавит. Пока тепло, 
будем жить
в сарае, а потом видно будет. Может, кто?нибудь пустит в баню или ригу.
Я помню слезы матери, когда она говорила нам:
— Ну что ж, делать нечего, таскайте, ребята, все барахло из дома в сарай.
Отец смастерил маленькую печь для готовки, и мы обосновались в сарае как могли.
На “новоселье” к отцу пришли его приятели и начали шутить:
— Что, Костюха, говорят, ты с домовым не поладил, выжил он тебя?
— Как не поладил? — сказал отец. — Если бы не поладил, он нас наверняка 
придавил бы.
— Ну что ты думаешь делать? — спросил Назарыч, сосед и приятель отца.
— Ума не приложу...
— А чего думать, — вмешалась мать, — надо корову брать за рога и вести на базар.


Продадим ее и сруб купим. Не успеешь оглянуться, как пройдет лето, а зимой 
какая же
стройка...
— Верно говорит Устинья, — загалдели мужики.
— Верно?то верно, но одной коровы не хватит, — сказал отец, — а у нас, кроме 
нее,
только лошадь старая.
На это никто не отозвался, но всем было ясно, что самое тяжелое для нас еще 
впереди.
Через некоторое время отцу удалось где?то по сходной цене, да еще в рассрочку, 
купить
небольшой сруб. Соседи помогли нам перевезти его, и к ноябрю дом был построен.
Крышу покрыли соломой.
— Ничего, поживем и в этом, а когда разбогатеем, построим лучше, — сказала мать.


С наружной стороны дом выглядел хуже других: крыльцо было сбито из старых досок,


окна застеклены осколками. Но мы все были оч