ут солдата — про то знает
начальство.
Как бы в подтверждение его слов в голове колонны раздался зычный голос 
начальника
команды:
— Прекратить разговоры в строю!
Коля Сивцов, мой новый приятель, толкнул меня локтем и прошептал:
— Ну вот, начинается служба солдатская.
Шли мы часа три и порядком уже устали, когда становились на малый привал.
Приближался рассвет, сильно клонило ко сну, и, как только присели на землю, 
сразу же
отовсюду послышался храп.
Однако скоро опять раздалась команда: “Становись!”. Мы вновь зашагали вперед и 
через
час пришли в лагерный городок. Разместили нас в бараке на голых нарах. Сказали, 

что
можем отдохнуть до 7 часов утра. Здесь уже находилось около ста человек. В
многочисленные щели и битые окна дул ветер. Но даже эта “вентиляция” не 
помогала.
“Дух” в бараке стоял тяжелый.
После завтрака нас построили и объявили, что мы находимся в 189?м запасном 
пехотном
батальоне. Здесь будет формироваться команда 5?го запасного кавалерийского 
полка. До
отправления по назначению будем обучаться пехотному строю.
Нам выдали учебные пехотные винтовки. Отделенный командир ефрейтор Шахворостов
объявил внутренний распорядок и наши обязанности. Он строго предупредил, что, 
кроме
как “по нужде”, никто из нас не может никуда отлучаться, если не хочет попасть 
в
дисциплинарный батальон... Говорил он отрывисто и резко, сопровождая каждое 
слово
взмахом кулака. В маленьких глазках его светилась такая злоба, как будто мы 
были его
заклятыми врагами.
— Да, — говорили солдаты, — от этого фрукта добра не жди... Затем к строю 
подошел
старший унтер?офицер. Наш ефрейтор скомандовал: “Смирно!”
— Я ваш взводный командир Малявко, — сказал старший унтер?офицер. — Надеюсь, вы
хорошо поняли, что объяснил отделенный командир, а потому будете верно служить
царю и отечеству. Самоволия я не потерплю!
Начался первый день строевых занятий. Каждый из нас старался хорошо выполнить
команду, тот или иной строевой прием или действие оружием. Но угодить 
начальству
было нелегко, а тем более дождаться поощрения. Придравшись к тому, что один 
солдат
сбился с ноги, взводный задержал всех на дополнительные занятия. Ужинали мы
холодной бурдой самыми последними.
Впечатление от первого дня было угнетающим. Хотелось скорее лечь на нары и 
заснуть.
Но, словно разгадав наши намерения, взводный приказал построиться и объявил, 
что
завтра нас выведут на общую вечернюю поверку, а потому мы должны сегодня 
разучить
государственный гимн “Боже, царя храни!”. Разучивание и спевка продолжались до 
ночи.
В 6 часов утра мы были уже на ногах, на утренней зарядке.
Дни потянулись однообразные, как две капли воды похожие один на другой. Подошло
первое воскресенье. Думали отдохнуть, выкупаться, но нас вывели на уборку плаца 

и
лагерного городка. Уборка затянулась до обеда, а после “мертвого часа” чистили 
оружие,
чинили солдатскую амуницию и писали письма родным. Ефрейтор предупредил, что
жаловаться в письмах ни на что нельзя, так как цензура все равно не пропустит.
Втягиваться в службу было нелегко. Но жизнь нас и до этого не баловала, и 
недели через
две большинство привыкло к армейским порядкам.
В конце второй недели обучения наш взвод был представлен на смотр ротному
командиру — штабс?капитану Володину. Говорили, что он сильно пил и, когда бывал 

пьян,
лучше было не попадаться ему на глаза. Внешне наш ротный ничем особенно не
отличался от других офицеров, но было заметно, что он без всякого интереса 
проверяет
нашу боевую подготовку. В заключение смотра он сказал, чтобы мы больше 
старались, так
как “за Богом молитва, а за царем служба не пропадут”.
До отправления в 5?й запасный кавалерийский полк мы видели нашего ротного
командира еще пару раз, и, кажется, он оба раза был навеселе. Что касается 
командира
189?го запасного батальона, то мы его за все