Шофер выключил фары. Стало так темно, что я не мог разглядеть не только дорогу, 
но даже стоящего рядом солдата, до которого легко мог дотянуться рукой. 

В общем-то солдат был прав, но я знал, что до переднего края не меньше 2-2,5 
километра, торопился на КП и поэтому сказал: 

- Ты верно рассуждаешь, и совет твой хороший, но сам посуди: как же я поеду в 
такой кромешной тьме? Тут и разбиться недолго. 

Солдат не видел, с кем разговаривает, и вообще был не очень стеснительным. Он 
потоптался, подумал, попросил закурить и уже довольно миролюбиво сказал: 

- Вот что, дорогой товарищ, ты здесь свет потуши, а проедешь подальше, там - 
как хочешь, шут с тобой. 

- Поехали, - приказал я шоферу... 

На командном пункте я пригласил к себе начальника штаба армии генерал-майора А. 
В. Сухомлина и члена Военного совета бригадного комиссара В. А. Сычева. 

Второго члена Военного совета - секретаря Ленинградского обкома партии Бумагина 
- в тот день на КП не было. Он вообще появлялся в штабе лишь на короткое время, 
так как занимался в основном организацией партизанского движения в тылу 
противника. 

В отличие от Бумагина бригадный комиссар Сычев был кадровым политработником. Он 
родился на Урале, в семье горнового Саткинского металлургического завода. 
Василий Андреевич и сам работал на этом заводе, пока в 1922 году не ушел в 
армию добровольцем. Во время боев на Халхин-Голе он был комиссаром 9-й 
мотомеханизированной бригады. Я тогда встречался с ним, но близко знаком не был.
 Только теперь, работая вместе, я смог высоко оценить этого опытного, 
грамотного в военном отношении политработника. 

Генерал-майор А. В. Сухомлин до войны был начальником кафедры оперативного 
искусства в Академии Генерального штаба. Теоретические вопросы он знал 
досконально. Сухомлин по праву мог считать меня своим учеником, но, несмотря на 
это, мое назначение командующим армией воспринял как должное, и мы с ним быстро 
сработались. 

- Давайте, товарищи, посоветуемся, как поступить в создавшемся положении, - 
обратился я к Сухомлину и Сычеву. - С резервами у нас туго, а противник вот-вот 
начнет новое наступление. И самое неприятное состоит в том, что мы пока почти 
ничего не знаем о его намерениях. 

Сухомлин и Сычев предложили сократить фронт армии на 10-15 километров за счет 
отвода войск в районе Тортолодо. По их расчетам, это позволило бы высвободить 
две-три дивизии для парирования ожидаемого удара. 

Но я не мог согласиться с таким предложением. На мой взгляд, оно было 
неправильным, потому что потом пришлось бы с боем занимать оставленный рубеж. 
"К этому прибавлялись и соображения чисто морального характера: ленинградцы 
ждали от нас помощи, рассчитывали, что мы не только остановим врага, но и 
прорвем блокаду, а тут речь идет об отступлении. 

- Нет, - сказал я, - такой вариант не подходит. Надо подготовиться к отражению 
удара, используя наши скудные резервы и войска, которые следует снять с 
волховского направления. Так будет вернее. 

Тут же доложил командованию Ленинградского фронта свои соображения и добавил, 
что начальник штаба и член Военного совета имеют особое мнение. 

Бригадный комиссар Сычев принялся излагать это мнение, но слушавший его А. А. 
Жданов перебил: 

- Военный совет фронта утверждает решение командующего армией как единственно 
правильное в данной обстановке. 

Итак, решение принято. Но для осуществления его не хватало точных сведений о 
противнике. 

Нужно было добыть "языка", и я подумал, нельзя ли использовать для этого танки. 
Неподалеку от деревни Горка располагались части 21-й танковой дивизии. Приехал 
туда и приказал собрать командиров машин. Понимая, что захват пленного - дело 
трудное и рискованное и что справиться с ним может только очень смелый и 
инициативный танкист, я хотел, чтобы кто-нибудь из офицеров сам вызвался на это.
 Кратко обрисовав обстановку, спросил: 

- Кто из вас добровольно пойдет в разведку в район совхоза "Красный Октябрь" и 
достанет пленного, лучше всего офицера?