тебе доверяю по-прежнему. За дружбу нашу кровь отдам! 

- А ведь это, Иосиф Александрович, для меня самая лучшая ласка. 

И, только выехав на коне из ворот, Бойков понял все значение последних слов 
командира дивизии. Конь пошел широкой, плавной рысью. В лицо полковнику ударил 
морозный воздух. Казалось, он освежал не только прокуренное горло, но и 
облегченно забившееся под полушубком сердце. Бойков дал коню свободный повод. 
Мелькали дремавшие под снежным покровом избы. На окраине, по лесной проселочной 
дороге, изломанным строем, гремя снаряжением и хрустя по свежему снегу, еще не 
растоптанному валенками, входила в село пехота. 

- Какой части, товарищ? - придерживая повод, крикнул Бойков. 

- Панфиловцы!.. 

Охваченный усилившимся чувством радости, Бойков, пригнувшись к шее коня, пустил 
его полным галопом. 

ГЛАВА 11 

Возвратившись из штаба дивизии, комиссар Абашкин подготовил с начальником штаба 
боевой приказ о наступлении и в ожидании подхода артиллерии и батальона 
панфиловцев пошел отдыхать, приказав старшему лейтенанту Шевчуку: 

- Разбуди в шесть. Два часа надо поспать, а то в голове туман и барабанщики 
стучат. 

Выходя из землянки, он добавил с порога: 

- Батальон подойдет, расположи его. Пусть люди немножко вздремнут. Если 
что-нибудь будет от Осипова, буди немедля... 

Проводив комиссара, Кондрат Шевчук вернулся в блиндаж. Расстелив на столе карту,
 стал наносить обстановку. В углу на растрепанных снопах ржаной соломы, 
укрывшись буркой, спал коновод Гриша Симаков. Широкая, просторная землянка, 
служившая колхозникам бомбоубежищем, была теперь приспособлена под командный 
пункт. На столе рядом с полевым телефоном чадно дымил в консервной банке круто 
насоленный бензин. Мелкие хлопья сажи, порхая в воздухе, падали на листы карты 
и от малейшего прикосновения жирно размазывались. Свирепо посмотрев на такое 
освещение, Шевчук зажег обрывок газеты и концом карандаша хотел было убавить 
фитиль, но неловким движением погасил его. Клочок бумаги, догорев, обжег ему 
пальцы и тоже погас. Шаря в темноте рукой по столу, он чуть было не опрокинул 
банку и громко позвал: 

- Симаков! 

- Сейчас, товарищ старший лейтенант. А почему темно? - шурша в углу соломой, 
спросил Симаков. 

- Потому что у тебя "светило", як у худого слесаря форсунки. Шипит, чадит, 
трещит и гаснет. Иди ко мне и неси спички. Зажигай. Да смотри, не повали мне 
эту чертову машину, тут на столе карта. Чуешь? 

- Чую, - хрипло откашливаясь спросонья, ответил Симаков. - Зараз все будет в 
порядке. - Он чиркнул спичкой. Но едва пламя спички коснулось фитиля, как 
бензин, фыркнув скопившимися в консервной банке газами, со взрывом отбросил 
банку в угол. Землянка снова погрузилась в темноту. 

- Что же ты наделал? - задыхаясь от запаха перегоревшего бензина, крикнул 
Шевчук. - Да я тебе за карту, знаешь, що сделаю?! 

Свою боевую карту Шевчук содержал в идеальном порядке. Он никому не позволял к 
ней притронуться, и вдруг такое несчастье. 

Но разразиться вспыхнувшим гневом Шевчуку не удалось. За дверью послышался 
разговор, вошел дежурный. 

- Где же огонек? - проговорил он из темноты. 

- А, с его огнем! Взорвался, як фугас. Ты с кем тут? В чем дело? беспокойно 
спросил Шевчук. 

- Пушки прибыли, - ответил дежурный. 

- Командир батареи капитан Мхеидзе, - раздался от порога голос с сильным 
кавказским акцентом. 

Вспыхнувший свет карманного фонаря скользнул по бурке Шевчука, а потом по его 
нахмуренному, закопченному лицу и, мгновенно перепрыгнув на стол, осветил