разведывательную сводку в сторону и, усилием воли преодолевая нахлынувшее 
волнение, начал говорить: 

- На войне, товарищи, сущность поведения солдата и командира определяется 
воинским долгом и приказами вышестоящих начальников. Если командир дивизии 
решил отстранить командира полка - значит, тому и быть. Ему вверены 
кавалерийские полки, он хозяин своего положения и ответствен не только перед 
командованием, но и перед своей совестью и честью. 

Доватор, вглядываясь в лицо Атланова, давно понял, что комдив погорячился с 
отстранением Бойкова и теперь мучается. Лев Михайлович решил накалить атмосферу 
пожарче, надо было дать прочувствовать, что приказы даются для того, чтобы их 
исполняли. 

- Я не могу отменить приказ комдива, да и не собираюсь. Наоборот, прикажу 
направить дело в трибунал и потребую разжалования Бойкова. И впредь недостойных 
командиров буду смещать и судить независимо от рангов и положений. - Доватор не 
говорил, а чеканил каждое слово. 

Атланов морщил лоб и покусывал губы. Взглянув на Бойкова, он вдруг изумился. На 
лице полковника млела страшная в своей бессмысленности улыбка. 

- Строговато, но мудро, - резко кивнул головой Панфилов. 

- Бригадный комиссар Шубин, за вами слово, - пытливо посматривая на военкома, 
проговорил Доватор. 

Лев Михайлович чувствовал, что они с Шубиным хорошо поняли друг друга. 

- Да что здесь говорить. - Михаил Павлович поднялся со скамьи и оправил китель. 
- Я не хочу сейчас говорить, кто прав и кто виноват. От нас Родина требует 
напряжения всех сил. Нам партия приказала не только отстоять Москву, но и 
разгромить врага. Задача трудная. Нам, старшему командному составу, это хорошо 
известно. Но мы ее выполним, потому что у большевиков невыполнимых задач не 
существует. 

Михаил Павлович, качнув крепкое туловище, заложил руки за спину, медленно 
прошелся из угла в угол. 

- Я думаю, полковник Бойков не трус. Он опытный и волевой командир, не раз 
доказывавший это на деле. Мне кажется, следует дать ему возможность загладить 
свою вину. Пусть докажет, что он настоящий советский офицер. Над исправлением 
ошибок в первую очередь должны трудиться мы, начальники, веско заключил он. 

Атланов кивнул головой и облегченно вздохнул. Бригадный комиссар все подытожил 
с неумолимой правдивостью. Доватор с торжествующей улыбкой посмотрел на 
Жаворонкова, явно гордясь своим комиссаром. Он мужественно заявлял не только о 
чужих ошибках, но и о своих собственных. 

Панфилов, подойдя к Шубину, крепко пожал ему руку и, изменив своему правилу 
говорить коротко, сказал с шутливым-многословием, ни к кому не обращаясь: 

- Это называется сначала попотеть, а затем попеть... Хорошее правило. Умереть и 
вновь воскреснуть!.. 

Подойдя к растерянному Бойкову, он с присущей ему откровенной простотой 
добавил: 

- Не обижайся, полковник. Моральное взыскание для честного человека страшнее 
смерти. Пойми, друг, что генерал Доватор не пугал тебя, а пытал страшной пыткой.
 Думаешь, нам легко посылать полковника в солдаты? 

- Знаю, Иван Васильевич! Мне доверяет командование, и мне больнее всего 
потерять это доверие. Страшна не смерть - страшен позор. 

- Это верно, - подтвердил Панфилов. 

Бойков, вытерев папахой влажный лоб, надел ее на голову и, подойдя к генералу 
Атланову, попросил разрешения немедленно выехать в полк. Атланов молча вывел 
его на кухню и, взяв за пряжку ремня, спросил: 

- А почему не хочешь ужинать? - Комдив устало улыбнулся. В уголках его губ 
резко обозначились морщинки. Глаза смотрели мягко и добро. - Тебе надо выпить 
стакан водки и отдохнуть. Так или нет? 

- Так, Иосиф Александрович. Стакан водки выпью, но ужинать не могу, поверь... 

- Верю. Однако на рассвете атака. С голодным желудком много не навоюешь. 
Предупреждаю, Виктор! Действовать надо без фокусов. Людей беречь и самого себя 
тоже. Иначе я тебе пропишу и валерьянку... Никаких обещаний мне не нужно. Я