Осипов глубоко затянулся и прошелся по блиндажу из конца в конец. 

- Раненых всех поместить в надежное укрытие. Я просил комиссара любым путем 
перебросить фельдшеров, врача и медикаменты. Помните, что эти люди пролили свою 
кровь за Родину и теперь беспомощны. Если кто-нибудь посмеет оставить раненого 
без внимания, того буду строго наказывать. Население, ушедшее от фашистов, тоже 
надо всячески оберегать и поддерживать... Бой в окружении мы принимаем не 
впервые. Опыт у нас уже есть, вспомните наш августовский рейд! Я убежден, что 
люди моего полка не потеряют заслуженной тяжким трудом и кровью наших товарищей 
славы. Товарищи командиры, коммунисты и беспартийные большевики! Я не требую от 
вас никакой клятвы, потому что убежден, что вы останетесь верными священной 
присяге. 

- Выполним, товарищ подполковник. 

Лейтенант Рогозин встал и рубанул ладонью воздух. 

- Выполним! Спасибо за доверие. Я так считаю, и характер у меня такой: если мне 
с полным доверием поручили дело, жизни не пожалею, а сделаю. Можете надеяться, 
товарищ подполковник. 

Настроение у всех командиров было уверенное, бодрое. Никто не сомневался, что 
Доватор поможет им выйти из тяжелого положения. Однако, несмотря на это, Осипов 
почти всю ночь не спал. Не оттого, что его пугало окружение, недостаток 
боеприпасов и пищи. Фашистов он вообще не боялся.. Он их ненавидел люто, 
страшно. Даже во сне его мозг перебирал многочисленные планы, как он должен 
воевать и ставить врага в самые невыгодные положения. Он уже не кидался, как 
это было в рейде, в безрассудный риск. Теперь он действовал продуманно, хитро, 
но смело и дерзко... 

На Ржевском большаке его полку было приказано занять оборону по обочинам 
широкой рокады. По сведениям оперативной армейской сводки, немцы находились в 
двадцати пяти километрах; однако высланные Осиповым конные разъезды донесли, 
что противник на двадцати трех машинах с четырьмя танками во главе движется в 
село Толстиково без всякого боевого охранения. 

Обнаглевшие гитлеровцы спешным порядком двигались на Москву. Плевать им было на 
всякие головные дозоры. Они врывались в смоленские деревни, до обалдения 
накаливали печи, резали скот и птицу, обжирались. Потом раздевались донага и, 
выбив насекомых, валились спать. 

Передовой отряд немцев, численностью до четырехсот человек, на двадцати трех 
автомашинах, занял село Толстиково и расположился на ночлег. Через час во всех 
избах задымили трубы и началась стрельба по свиньям и курам. 

Полк Осипова, накануне перековав коней на зимние подковы, находился от 
Толстикова в пятнадцати километрах. Впереди лежала "ничейная" земля, на которой 
бывалые казаки, разведчики Осипова, считали себя полными хозяевами. Охрана 
немцев была до крайности небрежной. 

Осипов имел приказ командира дивизии: "В бой вступать только в исключительных 
случаях". Но упустить такой момент!.. Это было не в характере Антона Петровича. 


Темной октябрьской ночью он подтянул к деревне восемь пушек, столько же 
пулеметных тачанок и около тридцати ручных пулеметов. На заре полк напал на 
фашистов с трех сторон, а с четвертой немцев встретили два эскадрона на свежих, 
только что подкованных конях. Рубка была жаркая. От всего немецкого гарнизона 
уцелели единицы. Немецкого капитана, недурно говорившего по-русски, Осипов взял 
в плен. Он привез его в штаб, заперся с ним и потребовал подать бутылку коньяку.
 О чем он беседовал с немецким капитаном, осталось неизвестным. 

Гитлеровский офицер вышел оттуда бледный, как мертвец, подавленно повторяя одно 
слово: "Стыд... стыд..." Ночью он перерезал себе вену оконным стеклом. Часовой 
это заметил. Осипов вызвал врача. Жизнь немца спасли. На другой день Антон 
Петрович отослал его к командиру дивизии с запиской: "Поговорите с ним о 
совести: очень интересный экземпляр". 

В другой раз, также находясь в арьергарде, Осипов подпустил вплотную колонну 
автомашин и разгромил ее до основания. Машины он приказал стащить в одну кучу и 
поджечь. Потери гитлеровцев были весьма значительными. 

Доватор сначала не поверил этим сведениям, но командиры штаба подтвердили их 
достоверность. 

...Отправив связиста Голенищева в штаб за рацией, Осипов прилег отдохнуть. 
Ворочаясь с боку на бок, Антон Петрович терзался воспоминаниями. В его 
воображении вставали живые картины недавнего прошлого: начало войны, семья, 
смерть жены и сына, недавняя гибель Маши. Отчаянный крик Елены Васильевны