- Как же, милый, ничего страшного? В деревне немцы, кругом немцы... Взгляд 
Пелагеи Дмитриевны выражал болезненное напряжение, на лбу резко углубились 
морщины. Она хоть и старалась внешне приободриться, но видно было, как 
растерялась. 

В ее сознании все перепуталось и перемешалось. Вся налаженная и привычная жизнь 
полетела кувырком. Дочь неожиданно оказалась замужем и должна была куда-то 
лететь. Две другие находились бог знает где. Сама она бросила все свое 
хозяйство на произвол судьбы и неизвестно каким путем очутилась в лесу. Кругом 
стреляли пушки, а люди в касках ходили как ни в чем не бывало, валили лес, рыли 
окопы, о чем-то спорили, бранились, грызли сухари и даже смеялись. Пришел 
какой-то широкоплечий командир в бурке. За ним - целая толпа других, опутанных 
ремнями, с револьверами. У каждого в руках была карта. 

Валентин вскочил и побежал туда. Он встал перед прибывшим командиром в струнку 
и козырнул. Тот протянул ему руку и улыбнулся. 

- Кто это? Самый главный, что ли? - спросила Пелагея Дмитриевна у Зины. 

- Командир полка, подполковник Осипов. 

Зина как-то приходила в Сычи к Русаковой. Там она познакомилась с Осиповым. Да 
и Валентин немало рассказывал о нем. 

- Наверное, очень хороший - гляди, руку подал, смеется. 

- Очень хороший, мама, - подтвердила Зина. - Знаешь, у него жену и сына фашисты 
расстреляли. Одна дочка осталась, безногая. Бомбой оторвало... 

- Господи! - Пелагея Дмитриевна тяжело вздохнула. - Как же это, и детей? 
Изверги проклятые... 

- А ты думаешь, тебя бы они помиловали? Три дочери комсомолки, четвертая 
пионерка, а муж - член партии. 

- Я - другая статья... А детишки-то, детишки-то тут при чем? 

- Да ведь ты сама сказала, что изверги. Разве фашисты могут быть иными? 

- А как зовут эту девочку? - спросила Ефимка. Она как-то сразу переменилась, 
притихла, повзрослела и смотрела на окружающих с встревоженным любопытством. 
Для нее открывался совершенно новый мир, страшный, неведомый, но, должно быть, 
очень интересный. 

Пелагею Дмитриевну сообщение Зины ошеломило. Она негодовала, и вместе с тем 
странное и непонятное успокоение овладевало ею. Сообщение о несчастье других 
людей поглощало собственную беду и делало ее менее значительной. 

- Зиночка, миленькая, узнай, пожалуйста, как ее зовут. Мы письмо напишем. 
Обязательно напишем. 

В густом лесу было темно, сыро и холодно. Над деревьями повисло сумрачное, 
неприветливое небо. Под елками ютилось еще несколько семей. Это были местные 
жители. 

Валентин Ковалев прошел по тылам противника Белоруссию, Смоленскую область, 
Калининскую, Московскую и всюду наблюдал одну и ту же картину народного 
бедствия. Под дождем, под снегом, в лютую стужу в лесах жили тысячи советских 
людей. Они собирали по ночам с собственных огородов мерзлую картошку, голодали, 
но не сдавались. 

ГЛАВА 8 

Антон Петрович собрал к себе в блиндаж всех командиров. Голос его звучал 
уверенно и громко: 

- Блиндажи рыть глубже, накаты делать толще. Заставляйте людей работать, не 
смотрите, что они устали. Будете жалеть - погубите. Точки располагайте реже: 
меньшая будет поражаемость от артиллерии. Подпускать фашистов на верный выстрел.
 Не бойтесь близости. На случай прорыва я буду держать резерв. 

Он закурил. На минуту в блиндаже наступила тишина. 

- Дисциплину поддерживать строжайшую, но без нервозных тиков-криков. Командирам 
выбрать такое место, чтобы не только слышать бой, но и видеть его и иметь 
возможность вовремя предотвращать всякие неожиданности. Связь держать, как 
вожжи в руках. Донесения присылать без всяких панических подробностей. Людей 
всячески ободрять и внушить им, что Доватор и комдив нас непременно выручат. 
Там остался комиссар, у него в резерве эскадрон Шевчука, а у комдива полк 
Жмякина.