- Не выдержали. Командира эскадрона ранило. Политрук убит. И все полетело к 
черту. Я нашел командира взвода, кое-как собрал людей... На тот конец деревни 
ворвались танки, больше десятка. Да вот, гляди! 

Из кустов было видно, как по деревне, стреляя из крупнокалиберного пулемета, 
прошла тупорылая танкетка и завернула в ближайший проулок. Сквозь выстрелы и 
шум мотора доносились крики гитлеровцев. 

Разбрасывая хлопья снега, тяжелые артиллерийские кони, похрапывая, подвезли 
противотанковую пушку. Батарейцы ловко и слаженно развернулись на узенькой 
лесной дорожке и моментально сняли орудие с передков. 

Ковалев подал команду. Вынырнувшая из проулка немецкая танкетка завертелась 
волчком и, ломая плетень, осела набок. После двух других снарядов она 
загорелась. Остальные танки попятились и укрылись за дома на западной окраине 
деревни. Натолкнувшись на сопротивление, немцы замолчали. 

Ковалев и Молостов решили соединить обе группы, окопаться, подтянуть из первого 
эскадрона взвод своих людей, вытащить брошенную пушку и встретить гитлеровцев 
по-настоящему, а дальнейшее будет зависеть от приказа командира полка. Надо 
было действовать быстро и решительно. 

- Борщев, ко мне! - приказал Ковалев. 

- Есть! - Борщев нехотя приподнялся, заложив ладони в рукава полушубка с 
болтающейся на плече винтовкой, рысцой подбежал к Ковалеву. 

Валентин знал, что властный, повелительный окрик не всегда достигает цели. 
Иногда это вредно действует на психику, озлобляет человека, толкает его на 
гибельный шаг; в другом случае внушает страх и выбивает из нормальной колеи. 
Спокойствие, волевая, суровая выдержка действуют лучше. 

- Товарищ Борщев, у вас замерзли руки. Очень жалею, что вы потеряли свои 
рукавицы, - слова были неожиданны, как выстрел над ухом. 

- Обронил... - Борщев опустил руки по швам и, виновато отведя глаза в сторону, 
прятал подбородок в воротник полушубка. 

- Ты вообще-то храбрый или так себе? - спросил Ковалев. 

Бойца от такого вопроса покоробило. 

- Не знаю... как и все... - ответил он неопределенно, мрачно посматривая на 
носок сапога. 

- То есть как это "все"? Как и мои пушкари? 

Борщев подавленно молчал. 

- Ты чего дрожишь? 

- Озяб, холодно... 

- Пробежаться надо, - с въедливой настойчивостью проговорил Ковалев. - Видишь, 
на берегу сарай горит? 

Ковалев показал на него. Сарай находился за рекой на расстоянии трехсот метров. 
Неподалеку стояла брошенная пушка. В стороне горела подбитая танкетка. 

- Беги к этому костру, обогрейся, кстати на пушку взгляни. Если она исправна, 
подними винтовку прикладом вверх и жди. Мы подадим туда передки. Если она 
повреждена, погрейся - и назад. Понял? 

- Понял... Но там, товарищ комиссар... - заговорил было Борщев, но Ковалев его 
прервал безоговорочным повелением: 

- Бегом марш! 

Очевидно, страх не мог убить в человеке представление о дисциплине. Борщев, 
нахлобучив на глаза ушанку, неуклюже повернулся и, спотыкаясь, побежал к речке. 
Бойцы, слышавшие и видевшие все это, настороженно покосились на комиссара и с 
застывшим на лице напряжением стали наблюдать за Борщевым. Он уже пробежал 
мостик и торопливым шагом поднимался на бугор. Пока еще он находился в мертвом 
пространстве, и пули его не доставали. 

- Стакопа, приготовить орудие, - спокойно приказал Ковалев, хотя на душе у него 
скребли кошки. Он ясно отдавал себе отчет в том, что Борщева могут убить, а его,
 Ковалева, могут обвинить в преднамеренной жестокости, не уяснив того, что 
спасение пушки - это спасение сотен людей.