запиралась с отцом в горнице, они шушукались и гнали Ефимку от замочной 
скважины. Только с приездом Валентина все озарялось ярким светом, как любила 
говорить Ефимка. Начиналась стряпня, игры и всякие интересные разговоры. 

В такие дни Ефимка была наверху блаженства. Но самое интересное началось с того 
момента, когда она совсем случайно подслушала странный разговор между 
Валентином и Зинаидой. В этот день батарейцы топили у Фроловых баню. Сначала 
мылся Валентин с солдатами, потом Ефимка с Зинаидой. Родителей дома не было, 
они уехали в Москву навестить больную тетку. После бани Ефимка забралась на 
лежанку и, свернувшись калачиком, незаметно заснула. Разбудил ее негромкий 
голос Зинаиды. Она кому-то говорила: 

- Я все поняла и все обдумала. Голову прятать под крылышко не буду. 

- Но ты знаешь, что это очень опасно. К тому же ты такая красивая, возразил 
мужской голос, и Ефимка узнала Валентина. 

- А почему разведчица должна быть дурнушкой? - рассмеялась Зинаида. 

Ефимка едва сдержалась, чтобы не крикнуть, у нее больно сжалось сердце, когда 
узнала она, что Зина собирается быть разведчицей. 

- Я повторяю - это смертельно опасно! 

- А ты разве ежедневно не подвергаешь себя опасности? 

- Я - другое дело. Я принимаю смерть в бою как должное. 

- А почему же мне нельзя принять смерть в открытом бою, лицом к лицу с врагом? 

- Там будет другая смерть... 

- Думаешь, не знаю? - тихим голосом спросила Зина. 

- Несколько дней назад ты сказала мне, что любишь, а сейчас объявила, что 
уходишь по заданию к немцам в тыл. У меня, понимаешь, такое состояние, как 
будто меня обманули, дали в руки счастье, а потом отняли. 

- Я не подозревала, что ты так... - вдруг голос Зины зазвучал, как 
металлический. - Подожди! Предположим, что у нас есть ребенок. И вот ты, 
комиссар батареи, во имя спасения других жизней мог бы меня послать на смерть? 
Мог бы или не мог? Скажи. 

- Смотря по необходимости... - глухо и нерешительно проговорил Ковалев с явным 
намерением оттянуть ответ на этот неожиданный и жесткий вопрос. 

- Значит, при необходимости послал бы? - не унималась Зина. 

- Знаешь, я тысячу раз пошел бы сам, но тебя не послал бы, - ответил он с 
твердой мрачностью. 

"Ах, дура, дура, и что же она мучает его!" - кусая подушку, всхлипывала за 
печкой Ефимка. 

- Нет! Такая возможность исключена, милый. - Зина встала и, заложив руки за 
спину, широкими шагами прошла по комнате. Ее тонкий профиль с нахмуренными 
бровями был недоступно красив. - Да, да, такая возможность исключена, мой милый,
 - продолжала она медленно и громко, словно любуясь своим сильным, гибким 
сопрано. - Исключена потому, что твоя жертва в данном случае напрасна, 
бесполезна и даже вредна. Представь, ты, как командир батареи, находишься около 
своих пушек, а я, как разведчица, сижу в Шитькове в маленьком подвальчике около 
рации. И вдруг верхний этаж моего подвальчика занимает немецкий штаб. 
Предположим, приехали генералы, полковники и дюжины три лейтенантов. Я тебе 
передаю: "Валя, второй дом от края подними на воздух". А ты отлично знаешь, что 
в подвале этого дома я, Зина. Поднимешь или не поднимешь? 

На несколько минут комнату заполнила напряженная тишина. Валентин слышал, как 
бьется у него сердце, а слова, нужные слова уплывали куда-то все дальше и 
дальше. 

- Поднял бы! - наконец решительно произнес он, но, немного подумав, оговорился: 
- Наверное, поднял бы! Ну, довольно об этом. - Он едва сдерживался, и голос его 
начинал срываться. 

Зина подскочила к нему, обняла и расцеловала. Ефимка, не вытерпев, заплакала за 
печкой. Успокоив сестренку, Зина взяла скрипку и заиграла. Скрипка тихо и нежно 
пела. Видно было, что в песню эту Зина пыталась вложить всю свою молодость и то 
новое, глубокое чувство любви, которое она впервые переживала. Ей было приятно 
видеть, что Валентин слушает ее и, может быть, сейчас, в эту минуту, думает о 
том же, о чем думала и она.