- Вот смотрите какие. Запрягай и паши. Никаких тракторов не надо! А эта, 
четвертая - куцавка. - Никита Дмитриевич поддал ей легонького тумачка. 

- Папка, не дразнись! - шаловливо крикнула Серафима. - Он меня Ефимкой-куцавкой 
зовет, потому что я маленькая и коротенькая. Ну и пусть... А то дали какое-то 
имя - Серафима. Это в Язвищах попадья живет Серафима. Лучше уж я буду 
куцавенькая. 

Все рассмеялись. В просторной чистой комнате с приходом девушек стало еще 
уютней и праздничней. Солнечно плескался за окнами морозный день. На массивный 
буфет из окна падали косые солнечные лучи. Открыв стеклянные дверцы буфета, 
синеглазая красавица, первая выглянувшая из горницы, достала груду тарелок и 
стала их перетирать. Это была самая старшая дочь, двадцатилетняя Зина, строгая 
и красивая. 

Вторые две - Ольга и Евдокия - были близнецы. Это были добродушные, славные, 
миловидные девушки. Сейчас они вышли на кухню и помогали готовить закуску. 

Ефимка со свойственным всем подросткам любопытством подсела к Ковалеву и 
заинтересовалась сначала его орденом, потом буркой. 

- Замечательная! - восторгалась девочка. - У Чапаева тоже такая была. Можно 
померить? 

- Пожалуйста! - Ковалев, сняв с гвоздя бурку, накинул ей на плечи. 

Бурка, коснувшись пола, стала коробом. 

- Ну, теперь совсем похожа на куцего Ефимку... - шутил Никита Дмитриевич. 

Зина покосилась на сестренку блеснувшими глазами, строгие губы ее дрогнули в 
ласковой улыбке. 

Ковалев, наблюдая за девушкой, понял, что внешняя суровость ее только 
маскировка, желание отличить себя от других. Было ясно, что семья Фроловых - 
крепкая. К Ефимке относятся снисходительно и любят больше всех. 

Ефимка, подметая полами бурки крашеный пол, маршировала по комнате, задрав 
кверху нос. 

- На огород бы тебя поставить заместо пугала, - смеялся отец. 

- Очень даже хорошо, только немножко длинная... - не обращая внимания на шутки, 
заметила Ефимка. - Вот Зиночке будет как раз. А ну, померяй! Красота будет! - 
приставала сестренка. 

- Как тебе только не стыдно! Ведь ты же настоящий мальчишка, Ефимка, - строго 
проговорила Зина, расставляя на столе тарелки. 

- Ну и мальчишка! Что ж из этого? 

Зина, ничего не ответив, вышла на кухню. 

- Отчего она у вас такая сердитая? - тихонько спросил Ковалев у Ефимки. 

Такой вопрос подстрекнул Ефимку к таинственности и расположил к откровенности. 
Оглянувшись на отца, который увлекся с Алтуховым разговорами о колхозных делах, 
Ефимка подсела к Ковалеву и начала шепотом рассказывать сестрины секреты: 

- Наша Зина такая ученая, такая ученая, и не знаю, как вам сказать. Книжки 
читает по целым ночам и на скрипке играет. Она у нас в Москве училась, а теперь 
сюда приехала. Ей папаша новую скрипку купил. Лакированная, а Зина говорит, что 
инструмент никуда не годится. Привередница она у нас, гордая, но хорошая. А 
Ольга с Дуней плясать любят и песни петь. Они на трактористок учились. Мы все 
вместе спим. Они сказки любят рассказывать. От папаши научились. Ох, сколько он 
знает сказок! Всю ночь не уснешь. Хороший у нас папаша! Правда? 

- Замечательный батька! - восторженно откликнулся Ковалев. 

- А мы прошлый год заработали две тысячи трудодней. Все работали, и Зина тоже. 
Она только зимой учится, а летом приезжает в колхоз. Папаша говорит: кто меньше 
двухсот трудодней заработает, тому никаких подарков не полагается. 

- А ты сколько заработала? 

- У меня ничего нет, я учусь! - важно произнесла Ефимка. - Папаша говорит: "Ты 
наш единственный паразитик. Пока учись, а там видно будет... Может, я тебя в 
трактор запрягу..." А мне не хочется в трактор, я хочу в летчики. А он говорит: 
"Ноги у тебя короткие. Не примут". Может быть, еще подрастут, а?