- Крепко любишь жить, паренек. Уважаю таких, - застегивая полушубок, проговорил 
Никита Дмитриевич. - Ежели утихнет, вечерком загляну... 

"А хорош, хорош! - не унимался нахваливать Ковалева старик. - Что это у них 
затевается с Зинкой-то? Два дня не был, а она уж ходит по комнате, как птица в 
клетке". 

Никита Дмитриевич не подозревал, что дело давно уже сладилось. 

ГЛАВА 4 

Несколько дней назад комиссар полковой батареи Валентин Ковалев со старшиной 
Алтуховым поехали в село Петропавловское за фуражом. Председатель колхоза 
Никита Дмитриевич Фролов встретил их, как самых дорогих гостей, и усадил за 
стол. 

- Мать, собирай на стол! Живо! - засуетился радушный хозяин и вытащил 
припрятанную бутылку водки. 

- Да мы не пьем, - отнекивались гости. 

- На войне, да не выпить, как бы не так! - не уступал хозяин. 

- В рот не берем. Даже крошечки, ни-ни... - проговорил лобастый, толстогубый, 
похожий на монгола Алтухов, придерживая в кармане горлышко от поллитровки, 
привезенной для угощения председателя. 

- Не выпьете по стаканчику, клочка сена не дам, - отрезал обиженный Никита 
Дмитриевич. 

Это была первая фронтовая часть, вступающая на территорию колхоза. Увидев 
добрых, крепких, лихих кавалеристов, Никита Дмитриевич еще сильнее почувствовал 
непоколебимую уверенность в том, что гитлеровцев не пустят дальше ни на шаг и 
закопают их в подмосковной земле. Накануне ему пришлось выдержать жестокий бой 
со своей хозяйкой. Пелагея Дмитриевна требовала подвод для немедленной 
эвакуации. 

- Ты что ж это, хочешь, чтоб я тут с фашистами оставалась? - налетала на него 
дородная белокурая супруга. - Весь скот отправил, а мы, выходит, хуже животных? 


- Скот велено было угнать, а мне уезжать не велено, - возражал Никита 
Дмитриевич. - Не пустят сюда германца, вот и весь сказ. 

Он уже давно записался в партизанский отряд и включил в него всех дочерей, но 
держал это в строжайшем секрете. 

Председателем колхоза его избрали недавно, во время войны. Он очень гордился 
оказанным ему доверием и отдавал все силы, чтобы сохранить колхозное имущество 
и помочь Красной Армии. 

- Объясните, товарищи командиры, моей почтеннейшей супруге: разобьем мы 
германца иль нет? - торжествующе поглядывая на Пелагею Дмитриевну, спросил 
Никита Дмитриевич. 

- А сам ты как думаешь, папаша? - хитро прищуривая монгольские глаза, спросил 
Алтухов. 

- Мы люди русские, советские, фашистское ярмо никогда не наденем. Наполеон тоже 
вот приходил сюда. Трус всегда из-за угла бьет, нахрапом лезет, а получит сдачу,
 бежит без оглядки. Дадим мы ему сдачу, дадим! Я вот тоже... - старик едва не 
проговорился о партизанском отряде, но, спохватившись, умолк. 

- Вот это правильно, папаша! - подтвердил Ковалев. 

Из горницы выглянуло девичье лицо и тотчас же скрылось. За дверью послышался 
сдержанный смех. 

- Не прячьтесь, все равно отыщем! - шутливо крикнул Ковалев. 

- Да выходите, трусихи. Не съедят вас... - Никита Дмитриевич встал и распахнул 
дверь. 

Из большой светлой комнаты одна за другой вышли три одинаково одетые, 
разительно похожие друг на друга девушки. Следом, точно шарик, выкатилась самая 
младшая, розовощекая, с синими, как у матери, глазами девочка лет тринадцати. 
Она смело подошла к командирам, подала руку и солидно отрекомендовалась: 

- Серафима.