Сержант Алексеев, несмотря на мороз, сбросил полушубок и, проваливаясь в 
глубоком снегу, рубил молодую елку. Старший наводчик Максим Попов и заряжающий 
вислоусый Богдан Луценко, прозванный Хмельницким, рыли капонир. 

Алексеев, схватив елку, хотел было откатить ее в сторону, но Ченцов приказал 
поставить на место, чтобы "росла" в снегу. Так поступили и с другими деревьями. 


- Когда снаряд пролетит, - объяснил Ченцов, - такие елки сами попадают. Раз мы 
в засаде, то важна внезапность. На каждый танк даю три снаряда, хватит? - 
спросил он у Алексеева. 

- На этом расстоянии бью с двух! - ответил Алексеев. - А сколько на пехоту? 

- Пехотой будет заниматься комэска три. У него одиннадцать пулеметов, он их 
встретит, а мы подсобим... 

Работа по установке орудий шла заведенным порядком, как в образцовом, отлично 
организованном хозяйстве. Плохо обстояло дело лишь с устройством временных 
укрытий. Для того чтобы выкопать в мерзлой земле небольшой окопчик, требовались 
невероятные усилия. 

Стрельба начинала стихать. 

На командном пункте связисты временно оборудовали телефонную станцию. Стены 
выложили из снега и мелких веток, сверху натянули плащ-палатку, внутри 
настелили еловых лапок. 

- Связистам треба удобства, - подшучивая, заметил Богдан Луценко. 

- Культура! У них в землянке всегда плакаты висят: "Не шуметь", "Курить в час 
полцигарки, а то дышать нечем", "Говорить вежливо. За крепкое слово бьем 
телефонной трубкой по пяткам", - отвечал ему в тон Максим Попов, отворачивая 
ломом глыбу мерзлой земли. 

- Это все Савка Голенищев выдумывает у них. Знаешь, длинный такой... 

А в это время Савка Голенищев уже сидел в своем убежище и басил в телефонную 
трубку: "Орел", "Орел", я - "Калуга", я - "Калуга". Рядом с ним на куче еловых 
веток в ожидании разговора прилег комбат Ченцов. 

- "Орел", "Орел", - продолжал бубнить Савка, - дай "Огородника", "Бригадир" 
просит. 

На командном пункте первого эскадрона, в глубокой, с пятью накатами землянке, 
комиссар батареи, двадцатитрехлетний политрук Валентин Ковалев, взял телефонную 
трубку. 

Напротив него сидели командир первого эскадрона лейтенант Рогозин, а рядом 
политрук Гриша Молостов. В конце стола (крышкой его служила принесенная из села 
дверь) - командир разведэскадрона старший лейтенант Кушнарев. Он прибыл со 
своими разведчиками добыть "языка", которого ему никак не удавалось захватить. 
Сейчас, после боя, разбирали обстановку, спорили о международном положении и 
закусывали курами и жареной свининой. Кур и свинину доставил в огромных 
молочных бидонах председатель Данилковского колхоза Никита Фролов. Круглый, 
ширококостный, краснолицый председатель сидел рядом с Валентином Ковалевым. 
Разомлев от выпитой водки, он блаженно улыбался и с гордым самодовольством 
разглаживал густую, невероятной величины бороду, то и дело поправляя большие, в 
роговой оправе очки. 

- "Орел" слушает! - крикнул Ковалев в трубку. 

Он был тот самый "Огородник", которого вызывал "Бригадир" - комбат Ченцов. 

- Толя, это ты, братуха? Здравствуй, милый! Так, так. Ага, значит, ворон 
караулишь? - Ковалев задорно хохотал, грызя белыми крепкими зубами куриную ногу.
 Серые глаза его поблескивали озорной удалью. 

- Не выйдет, думаешь? - продолжал смеяться Валентин. - Чтобы у тебя, да не 
вышло! Да таких колхозников, как у нас в огородной бригаде, во всем мире нет! 

- Вот это верно! - кивнув бородищей, подтвердил Никита Фролов, понимая разговор 
совсем в другом смысле. 

- Ты мне вот что объясни... - склонившись к политруку, спрашивал Рогозин. - 
Несмотря на разницу в политической платформе, может существовать у нас с 
капиталистическими государствами настоящий военный союз? 

- Может, - твердо ответил Молостов.