материнского сердца. Но это была ошибка. 

- Вам надо уехать отсюда! - сказал вдруг Антон Петрович. 

- Куда? Зачем? - спросила она чуть слышно. 

- Не исключена возможность, что здесь начнутся сильные бои, - сказал Осипов. - 
Во что бы то ни стало надо отправить в тыл детей. По обстановке видно, что бои 
примут зимой затяжной характер, а с улучшением погоды начнется и бомбежка. 
Подвергать этому детей - преступление. 

- Я бы давно уехала, но ведь никто не знал, что фронт так быстро приблизится к 
Москве. А теперь трудно выехать, все дороги забиты. Я никак не придумаю, как 
мне спасти дочь. - Русакова вдруг низко опустила голову и судорожно сжала руки. 


- Если вы хотите, я вам могу помочь. Отвезете Петьку и Машу в Уфу, к моей 
сестре. Там у меня дочка. Ну и сами у нее останетесь. О билетах я похлопочу... 

- Не знаю, как вас благодарить, Антон Петрович. - Елена Васильевна поднялась с 
места, наполненные слезами глаза смотрели доверчиво и ласково. Но Антон 
Петрович старался не замечать этого. На душе у него было совсем другое чувство. 


Вошел коновод Федор Чугунов и доложил, что баня готова. 

- А где Петя? - спросил Осипов. 

- А он с ихней девочкой с горы на салазках катается. 

- Добре, сейчас вместе пойдем. Комиссар уже там? 

- Так точно. Он уже раздевается. 

На краю села, под горкой, возле небольшой речушки, стояла баня. Маша с Петей, 
оседлав вдвоем салазки, хохоча и взвизгивая, катались вниз с горы. 

Маша приветливо улыбнулась Осипову. Антон Петрович хотел было отослать детей 
домой, но жаль было нарушать их веселье. Кинув в ребят снежком, он вошел в баню.
 

Баня была вытоплена на славу. 

- Ну и благодать! - Антон Петрович был в самом благодушном состоянии. Рьяно 
натирая мочалкой спину Абашкину, он говорил: - Понимаешь, Алеша, у людей бывает 
внешняя сторона жизни, которая, как коркой, покрывает настоящую жизнь. 

- Понимаю, не все вещи таковы, какими они нам представляются. А ты не очень 
нажимай, а то шкуру сдерешь, - шутливо сказал Абашкин. 

- А что, больно? Хорошо, буду осторожней. Ты прав, Алеша, прав. Я вот после 
четырех месяцев войны на все стал смотреть другими глазами. Жизнь во сто крат 
ценней стала. Видно, оттого, что на глазах гибнут тысячи жизней. 

- Да еще каких! - вставил Абашкин. 

- Ты знаешь, я нутром чувствую, что буду еще долго жить. 

- Я догадываюсь, с какого часа это началось у тебя, - усмехнулся Абашкин. 

- С какого? 

- С того самого, как приглянулась хозяюшка... 

- Ты вот все шутишь, а мне совсем не до шуток. 

- Как раз я тоже не шучу. Может быть, я не так разговаривал, но мне от души 
хотелось помочь тебе разобраться в самом себе. Мне хотелось знать... 

- Подожди! - перебил Антон Петрович. - Тебе хотелось знать, забыл ли я жену и 
как быстро залечивает жизнь раны? 

- Да! 

- Так я тебе должен сказать, что моя рана, пожалуй, не залечится никогда. Я 
понимаю, что прошлое невозвратимо, как и сама молодость, но это не забудется! У 
меня до того ярко перед глазами эта картина: Валентина прижимает к груди Витьку,
 а какой-то фашистский гад целится в них из автомата. Нет, этого я, брат, 
никогда не забуду! И тем более сейчас. Вот тут-то ты, милый друг, на прав со 
своим легкомысленным сватовством. Елену Васильевну я просто уважаю и болею за