Шаповаленко, махнув рукой, стремительно шагнул к своей палатке. 

- И напишу! - запальчиво крикнул вслед Салазкин. Но тут же, хохоча, добавил: - 
Филипп Афанасьевич, вернись, я пошутил. Честное слово! Вернись! 

- Вернусь, так не обрадуешься! - огрызнулся Филипп Афанасьевич и неожиданно 
лицом к лицу столкнулся с офицером связи Поворотиевым. 

- Чего это вы бранитесь, товарищ Шаповаленко? 

- Да вот, товарищ старший лейтенант, попросил писаря письмо составить, а он, 
щоб ему пусто... 

- А вы что, неграмотный? 

- Не то щоб неграмотный, но тут таке дило... 

Филипп Афанасьевич подробно изложил всю историю и показал Поворотиеву 
фотографию. 

Увидев на карточке девушку, Поворотиев так и застыл с улыбкой на лице. Ему 
казалось, что сейчас эта милая девушка с ласковым взглядом выпрыгнет из окна и 
белыми мягкими руками обовьет его шею. Шаповаленко протянул письмо Фени. 
Поворотиев быстро прочел его, и лицо его озарилось ясной, счастливой улыбкой. 

- Написать, конечно, надо... Даже обязательно надо, - точно размышляя, 
проговорил Поворотиев. 

- Як же не писать. Разве можно не писать... - подтвердил Шаповаленко. 

- Вы напишите попроще и покороче. Скажем, так: большое красноармейское спасибо 
за подарок, постараюсь с честью защищать нашу Родину... 

- Верно, - согласился Филипп Афанасьевич. Совет лейтенанта ему понравился. 

- Послушайте, товарищ Шаповаленко. Эта фотокарточка... Она вам очень нужна?.. - 
вдруг нерешительно спросил Поворотиев. При этом он невольно покосился 
прищуренным глазом на бороду казака, обильно украшенную сединой; на отвислые 
усы и глубокие морщины; точно сравнивая его лицо со своими загорелыми щеками, 
на которых, собственно говоря, и брить-то было нечего, если не считать 
золотистого пушка над верхней губой. Только брови у него росли густо и ровно, 
сцепившись над самой переносицей. 

- Очень нужна! Разрешите идти, товарищ старший лейтенант? "Ишь ты, тоже 
фотокарточка понадобилась", - с внутренней обидой подумал Филипп Афанасьевич. 

Ему казалось, что все стараются завладеть его подарком, не считаясь с чувством 
законного права. Огорченный до крайности насмешливым и нелепо-вычурным письмом 
Салазкина и просьбой Поворотиева, он не утерпел и, придя в свою палатку, 
распечатал НЗ и, выпив самую малость, написал своей новой знакомой письмо, не 
подозревая, что лейтенант Поворотиев за это время испортил уже не меньше 
пятнадцати листов бумаги, но все-таки сочинил письмо фене Ястребовой. Послал 
свое письмо и писарь Салазкин. 

...Захар Торба вошел в палатку в тот самый момент, когда Филипп Афанасьевич в 
третий раз прикладывался к горилке. Между друзьями произошла размолвка. 

- Что у тебя за натура така, Филипп Афанасьевич? - сказал он. 

- Ни якой натуры, - торопливо застегивая переметную суму, отозвался Шаповаленко.
 

- Як у тебя утроба принимает?.. 

- Ничего пища, с нее в голови черт свище... - вытирая усы, балагурил Филипп 
Афанасьевич. 

- Ты, Филипп Афанасьевич, дурку не кажи. Я тебе серьезно говорю... 

- Та я не шуткую. 

- Знаешь, что не приказано НЗ трогать... 

- Да що ты ко мне причипився, як репей к бурке. Прямо хорунжий, только эполетов 
немае... 

- Не хорунжий, а командир взвода! 

Скулы Захара дрогнули, и он резко отчеканил!