Подытоживая сложившуюся обстановку, генерал Лангер хвастливо и высокомерно 
заключил: 

- Сейчас непобедимая Германия входит в сферу великих исторических событий. Все 
зависит от завоевания России. Страна с ее неисчислимыми богатствами может 
прокормить не только Германию, но и всю Европу. После капитуляции России 
главные силы германской армии нанесут молниеносный удар Великобритании и в 
течение самого непродолжительного времени поставят ее на колени. Этому станут 
способствовать русский хлеб и русская промышленность. А потом мы уже заставим 
развязать толстую мошну дядюшки Сэма. Когда у нас будут английский флот и 
германские бомбардировщики дальнего действия, нью-йоркские небоскребы повалятся,
 как карточные домики. Штурм Москвы - это залог мирового господства великой 
германской нации! 

Генерал Лангер оборвал свою речь резко и повелительно. 

В комнате стояла тишина, только за печкой весело и беззаботно верещал 
равнодушный ко всему сверчок. Он знал свое место. 

После выступления генерала Лангера Штрумф приступил к изложению стратегического 
и тактического плана. По этому "третьему плану главного немецкого командования" 
центр тяжести удара переносился на левое крыло фронта, имея целью захват 
Волоколамской и Ярославской магистралей, Истринского и Московского водохранилищ.
 

Главные надежды в предстоящем наступлении возлагались на 3-ю танковую группу 
генерала Гоота и 4-ю танковую группу генерала Хюпнера. Методическая разработка 
плана была исключительной по своей точности (вплоть до того, сколько и когда 
должна выпустить снарядов каждая пушка и где должен находиться ответственный 
лейтенант по приемке русских пленных) и потрясающей по своему жестокому и 
зверскому замыслу. Сопровождая оперативный план дополнительными комментариями, 
генерал Штрумф сказал: 

- Стремительное продвижение германских танков дает нам возможность подтянуть 
крупнокалиберную артиллерию и начать методическую бомбардировку Москвы. Захват 
Сибирской железной дороги парализует подвоз боеприпасов и продовольствия. 
Захват водохранилищ позволит нам открыть шлюзы и лишить Москву водоснабжения. 
Овладение Каширской электростанцией прервет подачу энергии. Пусть 
шестимиллионная Москва, если она не хочет капитулировать, ест собак и кошек и 
пьет собственную мочу, - с грубым цинизмом комментировал генерал Штрумф. - 
Москва уже обречена. Это должен знать каждый германский солдат! Общее 
наступление назначено на шестнадцатое ноября. Районы прорыва намечены в 
направлениях Солнечногорск - Истра. 

Когда совещание было закончено и генералы разъехались, Штрумф пригласил своего 
недавно назначенного начальника штаба - генерала Эрнста Рихарта - для решения 
текущих дел, приказав капитану Прайсу приготовить глинтвейн. 

У Штрумфа болел зуб. Врач положил на больное место согревающий компресс и 
обмотал всю голову генерала бинтами. 

Генерал Рихарт, усевшись против своего патрона в кресло, с величайшей 
непринужденностью завел разговор о политическом докладе Лангера. 

- Начинается крупная игра, - медленно сказал он, обрезая кончик сигары. 

- Да! Москва - это крепкий орех, - шевеля только одними губами, чтобы не 
тревожить больной зуб, ответил Штрумф. 

- Не кажется ли вам... 

Рихарт небрежно сунул в рот сигару и, наклонившись, щелкнул изящной 
никелированной зажигалкой, сделанной по форме маленького дамского браунинга. 

Штрумф уже знал манеру своего начштаба в щекотливый момент сначала тянуть и 
мямлить, а потом огорошить собеседника такой репликой, от которой мог заболеть 
и совершенно здоровый зуб. 

До нового назначения Рихарт занимал должность начальника штаба одного из 
армейских корпусов, подчиненных Штрумфу. Как генерал он имел огромный 
практический опыт штабной службы. В деле он показывал исключительную 
работоспособность. В своих действиях был невозмутим и решителен. Он умел 
подхватывать мысли своего патрона на лету и мгновенно превращать их в 
безукоризненно отработанный приказ. 

Особенностью его речи было косноязычие и насмешливость, переходящая в злую, 
откровенную иронию с неизменным чертыханием. Семьи он не имел и до пятидесяти 
лет прожил холостяком. Штрумф звал его пуританином. Он ценил его и доверял ему. 
При внезапной вспышке гнева своего начальника Рихарт всегда сохранял полное