Продвижение гитлеровских частей к Волоколамску началось с утра. Волоколамск был 
накануне оставлен частями Красной Армии. 

Перегруженные машины, надсадно завывая моторами, шли непрерывным потоком. По 
обеим сторонам исковерканной магистрали сиротливо курчавились заиндевевшие 
кусты. На снегу серыми пятнами лежали трупы. Над лесом тяжело повисли тучи. 
Желтые, вымытые осенними дождями сосны вздрагивали от тяжелого гула ползущих 
танковых колонн, осыпали с веток снежные кружева, обнажая изуродованные 
осколками снарядов верхушки. 

Фронт приближался к Москве. 

Неуклюжий, грязноватого цвета броневик с намалеванным над амбразурой чертом, 
обогнав колонну, свернул с шоссе и, переваливаясь по мерзлым кочкам, пополз к 
видневшейся у леса деревушке. За ним устремилась вереница штабных машин. 

Генерал Штрумф, командующий армейской группой, за последние десять дней менял 
командный пункт шестой раз. Его армии в быстром темпе одними из первых 
подходили к Москве. Несмотря на недавнюю болезнь и потерю сына, генерал был 
по-прежнему бодр и энергичен. Едва войдя в комнату, он приказал подскочившему 
адъютанту: 

- Кофе и схему! 

Адъютант Штрумфа был в новом кителе с капитанскими погонами и двумя Железными 
крестами. Левый глаз его был закрыт аккуратной черной повязкой. Одинокий правый 
глаз смотрел жестко и пытливо. Чтобы восполнить недостатки зрения, капитан 
выработал привычку часто и резко поворачивать голову. Можно было подумать, что 
адъютант ежесекундно ждет удара сзади и поэтому дергает головой. Генерал 
терпеть не мог этой привычки своего адъютанта, но держал его при себе потому, 
что считал незаменимым. 

Сбросив с плеч бекешку, подбитую белым барашком, Штрумф внимательно осмотрел 
комнату и прошелся из угла в угол. В доме было тихо. За окнами, стуча сапогами 
о мерзлую землю, неторопливо ходил часовой. Глухо пофыркивали на деревенской 
улице автомобили. В отдалении щелкали одиночные выстрелы, изредка доносилась 
пулеметная очередь. 

Неожиданно за спиной генерала где-то в углу звонко заверещал сверчок. Штрумф 
резко обернулся. Сверчок выводил неприятную трель с однообразным скрипящим 
высвистом. Заглянув во все углы, генерал досадливо крякнул и беспомощно 
остановился посреди комнаты, прислушиваясь к звукам единственного в доме 
обитателя, нарушавшего генеральский покой. Выругавшись вслух, Штрумф сел за 
стол и придвинул к себе чашку кофе. Хотел было приказать тотчас же 
ликвидировать надоедливого, раздражающего "зверя", но, отхлебнув глоток 
крепкого горячего кофе, раздумал. Такими вещами мог заниматься его бывший 
ординарец Вилли, но не капитан Прайс. Сверчок, точно угадав генеральские мысли, 
неожиданно умолк. Выпив кофе, Штрумф развернул лежащую на столе схему. 

В центре разноцветной карты была советская столица. Почти со всех сторон бежали 
к ней железнодорожные магистрали: Киевская, Белорусская, Ленинградская... Они 
были зачеркнуты жирными черными крестами. Оставались нетронутыми Северная и 
Казанская, но туда уже были нацелены стрелы в направлении Рязани и Ярославля. 

Штрумф взял цветной карандаш. Со стороны Волоколамска он провел жирную прямую 
линию в направлении Истринского водохранилища, размашисто вывел на голубом фоне 
яйцеобразный овал и мелко заштриховал его. Это был новый район сосредоточения 
немецких войск. Именно туда и намечался следующий удар. 

- Капитан Прайс! - медленно поворачиваясь на стуле всем туловищем, позвал 
Штрумф адъютанта. 

- Я вас слушаю. 

- Принесите мне последние сводки. 

Капитан вышел и тотчас вернулся с пачкой бумаг. 

- Вы слышали что-нибудь о Рокоссовском? - просматривая их, спросил Штрумф. 

- Ничего! - коротко ответил адъютант. 

- Передайте разведотделу, что мне нужны сведения о генерале Рокоссовском. 
Полные биографические данные! 

Прочитав сводку Советского информбюро, Штрумф подчеркнул фамилию генерала 
Доватора и глубоко задумался. Фамилия кавалерийского генерала действовала на 
него раздражающе. Снова вспомнились Рибшево, неизвестно куда исчезнувший Вилли, 
труп сына, полковника Густава, и большие голубые глаза снохи Хильды. Все это 
было уже прошлым, но еще не забытым и поэтому жестоким. Скрипнув стулом,