Офицеры связи беспрерывно мчались вдоль колонн из конца в конец, меняли 
уставших коней и снова скакали. 

В этом походе их обязанности были особенно тяжелыми. Вереница всадников 
растягивалась на несколько километров, обскачи-ка по сугробам такую махину! 
Бойцы от усталости валились на снег и засыпали на малых привалах как мертвые. 

- Нужен отдых, товарищ генерал, - скрипя мерзлыми валенками, говорил Шубин. 

- В Терехове привал пятьдесят минут. Не больше! - сказал сухо генерал. 

- До Терехова еще пятнадцать километров! 

- Значит, пройдем пятнадцать. Гвардия, да чтоб не прошла! 

Доватор с невероятной по такому пути быстротой продвигался вперед и вперед, 
преодолевая все трудности и не отставая от танкистов. Разведка ежечасно 
доносила, что противник идет, не останавливаясь ни днем, ни ночью. В районе 
Тростянское все забито войсками и техникой немцев. 

- Как же не спешить, Михаил Павлович? - говорил Доватор Шубину. Настала самая 
веселая пора: бить! Да так бить, чтобы навсегда запомнили, что такое Москва! 

- Спешить-то надо, Лев Михайлович, да в конце концов мы и неплохо идем. Но уж 
очень трудно... 

- А где, на какой войне было легко? - настойчиво спрашивал Доватор. 

- Во Франции немцам было легко. Не война, а прогулка с шампанским. 

Шубин задорно шлепал рукавицами и, поглядывая на Доватора, усмехался. Он любил 
его подзадорить. 

- Но у нас, Михаил Павлович, не Франция, а Россия! Какое может быть сравнение?! 


- Ты же спрашиваешь, где было легко воевать? Вот я и ответил. 

- Да там была не война, французов предала кучка негодяев! возмущался Доватор и 
снова, обращаясь к начштаба, приказывал: - На привале рацию с капитаном 
Кушнаревым вперед на двух танках. Развернуть в районе Пашково. К прибытию 
передового отряда иметь полные, уточненные данные о противнике. В Коробове сбор 
командиров дивизий, полков, начальников штабов и политработников. Срок для 
объявления приказа и совещания - двадцать минут. Помпохозам прикажи заложить в 
кухню порцион и варить на ходу. На привале тотчас же кормить людей. Старшин 
вперед - искать фураж. Сам не ешь, а коня накорми. Правильно я говорю, Сергей? 
- лукаво посматривая на коновода, спросил Лев Михайлович. 

- Так точно, товарищ генерал. Конь как душа - покорми и трогай не спеша. 

- Я тебе дам не спеша... - погрозил Доватор. 

Шли уже четвертые сутки после начала операции. Буран стих. На просеках танки 
грузно давили толстый слой снега. Бездорожье задерживало их движение, и они 
начали отставать. На заболоченных местах приходилось делать гати и строить 
мосты. Вьюги снова сменились морозами. В голубом небе тонко курилось синеватое 
зарево. Конница, дробя белые горбатые сугробы, все шла и шла, останавливаясь 
лишь на короткий ночлег. Лагерь растягивался тогда на много километров вдоль 
просек и лесных дорог. Несмотря на усталость, кавалеристы, поблескивая клинками,
 звонко секли застывший на морозе кустарник и ветками кормили измученных коней. 
Иногда слышались смех, шутки и приглушенные, бодрящие душу песни. 

Между деревьями ходили патрули, выискивая нарушителей маскировки, пытавшихся 
втихомолку развести костерок. Ругаясь беспощадно, они тут же затаптывали 
дымящиеся головешки. 

- Да ты что, приказа не знаешь? - напирал Торба на Шаповаленко. 

- Да я же у кусте, - оправдывался Филипп Афанасьевич. 

- Смотри, як бы там голова не осталась. Не чуешь, немец летает, как коршун, 
заглядывает под каждое дерево? Клюнет носом, вот тогда будешь знать! 

- Нос его до мене еще не дорос. Дам винта, воткнется в землю. Кончилось его 
згаление, бомбить, як дурней, - храбрился бывалый солдат. Не пужай! 

Над лесом нудно гундосил мотором "костыль". Иногда он нахально вывертывал 
боковой вираж, и, пролетая над самыми верхушками деревьев, летчик высовывался 
из кабины, щупая глазами лесные тропки. Тогда дежурный зенитчик не выдерживал и