тихо. 

- Зараз, Аннушка, тут все наши, - строго ответила Полина Марковна, вглядываясь 
в подходивших военных. 

Впереди в широкой кавказской бурке быстро шел Михаил Павлович Шубин и кого-то 
искал глазами. Поравнявшись с Шубиным, Константин Сергеевич назвал свою фамилию.
 Михаил Павлович, остановившись, посмотрел на него вспыхнувшими глазами и, не 
говоря ни слова, обнял и трижды поцеловал в губы. Остальные сопровождавшие 
Шубина командиры и казаки, окружив женщин плотным кольцом, крепко жали им руки. 
После короткого приветственного митинга гостей посадили в автомашины и повезли 
в штаб кавгруппы. 

Вечером в празднично убранной комнате, где квартировали уехавшие на парад 
Кушнарев и Торба, сидя между Полиной Марковной и Аннушкой, Шаповаленко 
сортировал привезенные из станицы письма: одни откладывал влево, другие вправо..
. 

- Стакопа. Гм! Петр Стакопа... 

Филипп Афанасьевич повертел письмо в руках и отложил влево. 

- Ему же посылку жинка прислала, - проговорила Аннушка. - Надо завтра отдать... 


- Некому отдавать посылку. Погиб Стакопа, - хмуро проговорил Шаповаленко. - 
Недавно, яких мабудь три дня тому назад, убили вороги Петра Стакопу. 

Аннушка, придвинув к себе стопку писем, которые Филипп Афанасьевич откладывал 
влево, впилась в адреса. 

- А Потапенко? - спросила она побелевшими губами. 

- И Потапенко... 

- Да у его ж хлопчик тилько що народився! - широко открыв еще не высохшие от 
слез глаза, сказала Полина Марковна. 

- Да ты и Клименко тут положил! 

Аннушка с ужасом вспомнила, как она получила письмо, в котором ей сообщили, что 
Захар пропал без вести. Тогда она купала сына в корыте и так растерялась, что 
едва не бросила его в воду. Пришла жена Клименко, сидела до утра и все 
успокаивала, что Захар найдется. 

И действительно, Захар нашелся. А вот Клименко не найдется. Теперь уже самой ей 
придется утешать его жену, чернобровую веселую Настю. А чем она может ее 
утешить? 

Аннушка сидела за столом смутная, потерянная. 

Собрались казаки, выпили вина. После многочисленных расспросов о доме запели 
родимые песни. Аннушка, положив руки на уставленный закусками стол, слушала. 

Шаповаленко пододвинул ей стакан красного цимлянского. Песня ширилась, 
становилась все полнозвучнее и властно захватывала Аннушку. Что-то гордое, 
непреоборимое слышалось в густых, мощных голосах, сильное, утверждающее жизнь. 
Она сидела не шевелясь. Потом запела и она. Сначала подтягивала тихо, а потом 
ее звучный голос поднялся выше и слился в общем могучем хоре. 

Филипп Афанасьевич, посматривая на нее, заметил, как, захватив рукой стакан, 
она держала его у подбородка. По ее красивому лицу текли крупные слезы; 
скатываясь по щекам, падали в стакан, в искрящееся вино. 

На другой день, срочно вызванные по телефону, возвратились Торба и Кушнарев. 
Вместе с ними вернулась Оксана, ездившая в Москву за получением ордена. Когда 
за окном протопали кони, Шаповаленко с Аннушкой выскочили на крыльцо. Увидев 
Захара, Аннушка почувствовала, что радость заслонила в ней все другие мысли. 

Кушнарев услышал сначала тихий крик, потом мелькнул кто-то в белом с крыльца. 
Женщина, закутанная в кавказский платок, уже была в сильных руках Захара. Не 
отрывая глаз от ее лица, он почти бегом внес ее в хату. 

Поздно ночью, проводив последних гостей, Захар и Анна остались вдвоем. Взглянув 
на мужа, она улыбнулась мягкой, ласковой улыбкой, взяла веник и начала 
подметать пол. Захар топтался рядом, засыпал ее вопросами и все время мешал. 

- А скажи, почему ты тогда не сказала, що у нас сын? 

- Да потому, що дуже была сердита на тебя. Проститься не заехал.