Смирилась Ракета только после ноздревой закрутки. 

Пройдя весь курс кавалерийского обучения, эта степная красавица подчинилась 
только коноводу-киргизу Калибеку и хозяину. Косясь на посторонних умными 
фиолетовыми глазами, она предупреждающе хрипела и круто поворачивала словно 
выточенное бедро, намереваясь хлестнуть насмерть копытом. Однажды Петя Кочетков,
 залюбовавшись Ракетой, подошел к коновязи и решил погладить красивую лошадь. 
Кобылица, изогнув тонкую шею, настороженно фыркнула, но Петя не обратил на это 
внимания. Ухаживая за своим смирненьким монголом, он лазил ему под брюхо, 
чистил щеткой. Да и другие кони относились к нему ласково. Петя подошел сзади и 
смело протянул руку. Дневальный от ужаса потерял дар речи. Но тут произошло 
нечто поразительное. Ракета, повернув голову, легонько отшвырнула мальчика 
задней ногой на середину прохода и, сунув морду в кормушку, спокойно продолжала 
жевать сено. Петя обалдело сидел против соседнего станка и осторожно щупал 
пальцами ушибленный нос. 

- Ну что, Кочеток? - подскочил к нему дневальный. - Цел, а? 

- Ничего. Ишь пинается, окаянная. Озорует... - смущенно ответил Петя и, 
погрозив кулаком, добавил: - Все равно на тебе проедусь. Честное пионерское, 
проедусь! Подумаешь, брыкнула. Видали таких! 

Петя, отряхнув полушубок, вышел из конюшни. 

Сейчас Ракета, стремительно выскочив из станка и играя на поводу, пружинила 
тонкими ногами и, цокая по мерзлой земле стальными подковами, покорно бежала за 
Кушнаревым, словно собака. 

- Как бы она, товарищ старший лейтенант, на параде нам строй не поломала, - 
заметил Захар Торба, идя рядом с Кушнаревым. 

- Ничего. Мундштука дам. Не подведет! - успокоил его Кушнарев, окинув коня 
горделиво-влюбленным взглядом, и задумчиво добавил: - Знаешь, как проеду по 
Красной площади? Искры разбрызгаю! Душу, Захар, вложу и сердце. 

- Правильно! Пусть наши руководители посмотрят, как мы бережем и выхаживаем 
коней. Да на таких конях, как наши, можно и до Берлина дойти, заражаясь горячей 
возбужденностью командира, проговорил Захар и вспомнил, как в конной атаке под 
Крюковом Ракета вынесла Кушнарева вперед и он первым ворвался в самую гущу 
немецкой пехоты. 

Торба, зная дикий характер кобылицы, направлял своего обладавшего огромной 
скаковой силой кабардинца вслед за Кушнаревым, намереваясь в случае опасности 
прикрыть его с тыла. Ракета неслась птицей. Над ее вытянувшейся спиной крылато 
нависала черная бурка командира. Узкая полоска кушнаревского клинка мелькала в 
воздухе свистящей молнией. Мгновенными взмахами он наносил ужасные по силе 
удары. После атаки некоторые слабонервные люди отворачивались и жмурили глаза. 
Да и сам он, проезжая мимо, никогда не оглядывался на свою работу. 

Когда в занятой деревне кавалеристы спешились, Кушнарев отозвал Захара в 
сторону, до боли сдавив ему локоть, и, глядя в лицо черными, горящими от 
возбуждения глазами, тихо сказал: 

- Спасибо, Захар. Я тебя чувствовал сзади, поэтому и шел смело. В атаке 
оглядываться некогда. Всегда так держись. А кто за тобой шел? 

- За мной всегда Шаповаленко, Буслов, а за ними Павлюк. Он не рубит, из 
автомата с ходу бьет. Ловкий! 

- Ах да, Буслов, Павлюк. Да, да... это настоящие, понимаешь, настоящие товарищи.
 А Шаповаленко! Нам у него следует учиться. Мы еще слепнем от ярости и теряем 
инстинкт самозащиты, а он в атаке все видит. Старик имеет опыт. Он давно 
обкурил свою люльку. 

После той атаки Кушнарев два дня ходил сумрачный, похудевший, вяло ел, мало 
разговаривал и много курил. 

Торба как-то зашел к командиру в хату. Кушнарев сидел, опустив голову на стол, 
как будто давил лбом крышку. Захар вообразил, что командир сильно выпил, но 
Кушнарев, повернув к нему побледневшее лицо, молча указал глазами на стул. 
Задав два-три незначащих вопроса, он снова замолчал. Только по выражению 
беспокойных глаз его было видно, что он жестоко борется с мучительно тяжелыми 
мыслями. 

Догадавшись о причине раздумья своего командира и не умея кривить душой, Захар 
без обиняков спросил: 

- О немцах думаете, товарищ старший лейтенант? 

- Думаю, комвзвода. О немцах и о другом думаю, - шумно передохнув, согласился