широкими кинжалами. Ее охватывал ужас. Она прислушивалась к каждому звуку, к 
каждому шороху. Она знала, что в доме никто не спит, все куда-то исчезли с 
вечера. Наконец не вытерпела позвала караульного солдата и велела ему 
находиться в комнате. Однако солдат вежливо объяснил, что ему приказано стоять 
на посту не в комнате, а на дворе. Так она и проворочалась на мягкой Клавдиной 
постели почти без сна всю ночь, проклиная своего брата майора Круфта, 
соблазнившего ее в письмах прелестями русского пейзажа и предстоящим триумфом - 
вступлением германских войск в Москву. 

Утром Марфа Власьевна внесла в горницу кипящий, ярко начищенный самовар, 
тарелку вареных яиц и жареную курицу. 

У Марфы Власьевны зародился нехитрый план: попросить генеральскую сродственницу 
за Клавдию. "Генерал должен знать, куда отправляют русских девушек, - 
размышляла Марфа Власьевна, - пусть хоть письмо разрешат послать... Она, 
немка-то, тоже женщина, может, и детей имеет. Должна понять материнское горе". 

И Марфа Власьевна в простоте сердечной приступила к выполнению своего плана. Но 
пришел Вилли и помешал ей. 

- Здравствуй, старенький бабушек! Как вы ухаживаль за фрау Хильда? 

Немка, услышав голос Вилли, тотчас позвала его к себе. Денщик начал было 
любезное приветствие, но она оборвала его и, показав пальцем на курицу, резко 
сказала: 

- Это я есть не буду! Они могут отравить!.. Они уходили ночью! Наверное, в лес 
к партизанам. 

- О-о! - воскликнул Вилли. 

- Вернулись только утром... 

- О-о! 

- Ваш часовой - болван!.. Принесите мне завтрак с кухни генерала! Хильда легла 
на кровать и устало закрыла глаза. Вилли на цыпочках вышел в переднюю комнату. 
Он строго спросил у Марфы Власьевны, куда они уходили ночью. Та ответила, что 
хоронили умершую старушку. 

- А почему нельзя закапывать, когда день, а? - Вилли, склонив голову набок, 
следил за лицом Марфы Власьевны. - Хорошо! Вы мне покажет этот могиль! - 
раздельно проговорил Вилли и отправился к генералу. 

После ухода Вилли Марфа Власьевна несколько раз подходила к двери, намереваясь 
зайти в горницу. За дверью было тихо, словно в могиле. Наконец "гостья" сама 
подала признаки жизни. Дверь открылась, и показалась жареная курица. Ее держали 
за крылышко пухленькие, с красными ноготками пальцы. Курица шлепнулась на пол. 
Затем ножка в изящной туфле выкатила табунок яиц... Рука исчезла. Дверь 
захлопнулась, звякнул крючок. 

Когда пришла Катя, Марфа Власьевна сидела на лавке и беззвучно плакала. 

- Что это, мама? - спросила Катя, указывая на валявшуюся на полу курицу и яйца. 


Немного успокоившись, Марфа Власьевна рассказала Кате о провале своего плана. 

- Ты хотела ее просить? - Лицо Кати покрылось красными пятнами, точно ее 
отхлестали по щекам. - Мама!.. Ты знаешь, мама, ведь Кланя-то наша у нее живет!.
. 

- Бог с тобой, что ты говоришь! - Марфа Власьевна встала и вытерла передником 
помертвевшие губы. 

- Правда, мама! Она при мне говорила по-немецки, что узнала Кланю, тебя и меня. 
Она боится, что мы ее зарежем или отравим... А Клавдию услали работать на ферму.
.. 

Марфа Власьевна стояла неподвижно. Слезы высохли на ее сморщенных щеках. Широко 
перекрестившись, она прошептала: 

- Накажи, господи, лиходеев... Услышь мою молитву... Прости меня, грешную!.. 
Спалю, живьем спалю мерзавку проклятую!.. Помоги, господи!.. 

ГЛАВА 15 

Луна показалась только за полночь. Она то и дело пряталась за редкими перистыми 
облачками. Выглянет на минуту, обольет белым светом темный ольшаник, густо 
растущий по берегам речушки, и тогда станет видно мост над глубоким обрывом,