возможность свободно маневрировать и наносить противнику внезапные удары 
одновременно во многих местах. 

Гитлеровское командование было введено в заблуждение и не могло определить 
численность кавалерийского соединения. В панике оно объявило цифру 100 000! 

Конники Медникова, оставив на правом фланге небольшой заслон, быстро 
свернувшись в походные колонны, стремительно двинулись через лесные заросли на 
Курганово. Рассыпав эскадроны веером, начали уничтожать ближайшие гарнизоны. 

Тем временем полки Атланова, опрокинув заслоны противника, развернулись фронтом 
на юго-запад и на запад, продвигаясь все дальше в тыл. Весь дальнейший ход 
операции начал развиваться так успешно и быстро, что противник не мог сразу 
опомниться и организовать какое-либо сопротивление. Бежавшие из гарнизонов 
немцы всюду попадали под казачьи клинки. 

- Мы ничего не могли сообразить, - показывал в этот день пленный гитлеровский 
офицер. - Сразу была потеряна связь между батальонами и полками. Мы не могли 
знать, где находятся наши начальники, и не получали приказаний. Не было 
возможности вызвать авиацию. Куда мы ни бежали, всюду были казаки. Было очень 
страшно. У вас такие быстрые кони... 

Отдавая начальнику штаба приказ, Доватор говорил: 

- Самое главное - внезапность, быстрота. Промедление смерти подобно. На войне 
не идет все по уставу, гладко... Если есть возможность ошеломить противника, 
заворачивай круче. Не упускай момента. Никаких у противника оборонительных 
сооружений нет. Обрушивайся камнем на голову и кончай без остатка. 

Лев Михайлович сломал тоненький березовый прутик, встал на краю широкой просеки,
 по которой бодрой рысью двигались эскадроны. Сильные кавказские кони, 
поскрипывая вьюками, иногда переходили на галоп и радовали своей резвой 
бодростью. Бойцы, туго подтянув у касок подбородные ремни, с присущей 
кавалеристам ловкостью, умело, всем корпусом, облегчали конский бег. 

Слабый ветер разгонял дымчатые туманные полосы и доносил отдаленные волны 
хлесткой и частой стрельбы и первые протяжные звуки мощного раскатистого "ура". 


Лев Михайлович поднимал с уха кубанку, а дыхание само останавливалось, чтобы 
лучше слышать. 

Наступило утро. По верхушкам деревьев солнце раскидывало яркий блеск теплых 
лучей... 

В 9.00 23 августа 1941 года Лев Михайлович обнимал Осипова в лесу 
северо-западнее Заболотской. 

- Здравствуй, горячее солнце! Здравствуй, славный денек во вражеском тылу! - 
Доватор снял кубанку и повесил на сук. Высокая кудрявая елка пошевеливала 
зелеными лапами, словно приветствовала заполнивших лес кавалеристов. 

Обычно порывистый и резкий, Осипов был сейчас сух и сдержан. 

- Солнце-то светит, да пока плохо греет, - ответил он на пылкое восклицание 
Доватора. 

- Экий ты, брат, мрачный! - медленно проговорил Лев Михайлович. Он догадывался, 
что майор "куражится": видимо, не забыл недавнего разговора. Доватор терпеть не 
мог всякой недосказанности. 

- Не мудри, Осипов! 

- Не мудрю, Лев Михайлович... Командира эскадрона потерял, политрука... и 
казаков... - Осипов повернулся лицом к Доватору. В глазах его была печаль. Лев 
Михайлович нахмурился. 

- А еще? - спросил он настойчиво. 

- Всего около тридцати человек. Разве мало? 

- Ничего не говорю. Я капитана Наумова потерял. 

Гримаса боли скользнула по лицу Доватора, он усилием воли согнал ее. 
Наклонившись к Осипову, тихо сказал: 

- Пушки-то ведь он тебе подкинул вовремя... 

- Здравствуйте, товарищ полковник!