- Да вот себе хлебова маленько сварил... Вы у ребят спросите, может, они знают. 
Вот они за теми кусточками картошку варят. Салазкин свои стишки читает - в 
газете напечатали, мировые! Вы пройдите, может, они видели... 

В лагере разведчиков кони уже подседланы с полным вьюком, шалаши и пирамиды 
опустели, оружие все на плечах. Кругом валялись разбитые патронные ящики, на 
колу висела немецкая каска с простреленной свастикой. 

Торба подкидывал в костер дрова. Салазкин и Павлюк чистили картошку. 
Шаповаленко сидел на ящике и что-то писал в тетрадке. Костер горел плохо, 
только дымил. Захар, наклонившись, пытался раздуть огонь, захлебываясь дымом, 
отворачивался, морщился. Последние дни Захар ходил мрачный и злой. Анюта 
прислала ему такой ответ, что он даже не знал, что и думать: "Приедешь, тогда 
узнаешь..." 

Шаповаленко закрыл тетрадь, сунул ее за голенище. Внимательно осмотрел котелок, 
в который Салазкин положил картошку, заметил хозяйственным тоном: 

- Порезать надо. 

- Кто затеял варить? Ты! - ворчал Торба. - А сам сидит, як писарь, да еще учит. 
Барабули захотел... 

- В бой идешь - краще заправиться треба. Патронов побольше - и сюда, - 
Шаповаленко показал на живот и на карманы. 

- Думаешь, не пробьет? - усмехнулся Захар. 

- Часом попадешь на тот свет, будешь из кармана барабулю доставать и исты, а то 
колысь там райский аттестат форменный дадут!.. 

Заиграл веселый смешок, но тут же оборвался. Подошли Нина и Яша Воробьев. Яша 
шел сзади и делал хлопцам таинственные знаки. 

- А у вас тут весело! - поздоровавшись с казаками, проговорила Нина. 

- Тише, товарищ военфельдшер, у нас Филипп завещание сочиняет. Торба, сдерживая 
смех, наклонился к костру. 

- Чистые портянки надел, - заметил Салазкин, - осталось закусить поплотнее - и 
на тот свет готов... 

- Треплются як балабошки! - Шаповаленко укоризненно покачал головой. - Тошно 
слухать... Язык, як добрая шабля, а силенки - пивфунта... Це мой земляк, - 
Филипп Афанасьевич показал пальцем на Торбу, - силы у него, як у великого дурня,
 а ума не хватает костра распалить. Вин смеется, що я пишу... 

- А может, вы, господин вахмистр, мемуары сочиняете? Меня там не забудьте! - не 
унимался Салазкин. 

- Зараз я на войне, - продолжал Филипп Афанасьевич, - а думка моя о мирной 
жизни. Почему Филипп Шаповаленко добровольцем пошел? Потому, что он воюет за 
мир! И должен писать о мирной жизни! А этот мне еще о каких-то мамуарах 
толкует! Тьфу... Варил бы скорей картошку. 

- Верно! - поддержала Нина. - А то лейтенант у вас вторые сутки не евши сидит...
 

- Ну уж нет! Вчера я ему курочку... 

- Филипп! - крикнул Торба. - Глянь, кони там не отвязались? 

- Где спрятали? - решительно спросила Нина. - Показывайте! 

- Я ему курочку в госпиталь возил... Понимаете? - Шаповаленко пробовал 
вывернуться. 

- Вы, Филипп Афанасьевич, не юлите. Куда Воробьев пошел? Тут не до шуток. Если 
узнает полковник Доватор... 

- Никто не узнает! Ни який полковник, - под свирепым взглядом Торбы заявил 
Шаповаленко. - Нельзя ему оставаться, товарищ военфельдшер, а рана що - заживет.
 Устроим все, як полагается. Нас еще ни один цыган не обманул! 

- Кого это вы тут обманывать собираетесь? 

Из кустов вышли Доватор и подполковник Карпенков. 

Все быстро повскакали с мест. После длительной и неловкой паузы Торба кинул