белье. Рядом, в мелкой воде, копошились ребятишки, выискивая красивые камешки. 
Две голые девочки рубашкой выбораживали рыбешку. 

По мосту, грохоча подковами и колесами на железном ходу, проходили запряженные 
в брички толстоногие битюги, проезжали крестьянские подводы, которые тянули 
вислобрюхие лошадки. Алешка провожал их теперь презрительным взглядом. Перед 
глазами стоял вчерашний сказочно красивый, высокий, сухоголовый, с белыми 
губами конь - точь-в-точь такой, как в сказках, которые Алешка слышал в ночном. 
"Вот бы на таком домой приехать! Что сказали бы?.." 

Пригревало солнце, катилась блестевшая в его лучах река, у берега плескались 
ребятишки. Алешка достал из-за пояса курай, сделанный из простой полевой дудки, 
и тихонько заиграл. Полились жалостные, тоскливые звуки. Женщины разогнули 
спины, перестали полоскать белье; повернув головы, прислушались. 

Играть на этом нехитром инструменте Алешку научил его приятель сынишка дрогаля 
Биктяша, Хафизка, с которым он часто ездил в ночное. Хафизка, как и многие 
башкиры, изумительно играл на курае. По вечерам, когда ребята сидели у костра, 
Хафизка доставал курай и, засунув его за щеку, смешно скосоротив лицо, начинал 
играть. В тишине ночи лились томящие сердце звуки степной мелодии, неизвестно 
когда и кем сложенной... 

Увлекшись игрой, Алешка и не заметил, как подъехали красноармейцы. 

- Да ты, оказывается, музыкант! 

Алешка обернулся. Верхом на белогубом коне сидел знакомый кавалерист. Спрыгнув 
с коня и бросив Алешке поводья, он сказал: 

- Толково выводишь!.. 

Смуглое Алешкино лицо, усыпанное, точно маком, веснушками, расплылось в улыбке. 
Мальчик сунул дудку под ошкур истрепанных штанишек, сначала подтянул их, а 
потом быстро сбросил. Он уже забыл похвалу красноармейца перед ним был 
белогубый конь с глубоко посаженными глазами. 

- Хочешь до казармы проехать? - спросил красноармеец, когда выкупали лошадей. 

Если бы он спросил: "Хочешь на тот свет поехать?", мальчик согласился бы и 
глазом не моргнул. 

Алешка ехал верхом по улицам города, и ему казалось, что все прохожие смотрят 
на него с восхищением, дивясь его гордой и уверенной посадке. 

У ворот конюшни, когда все слезли с коней, Алешка увидел командира, затянутого 
в желтые ремни, с шашкой и револьвером на боку. 

- Этот самый? - кивнув в сторону Алешки, спросил командир. 

Красноармеец хитро улыбнулся и ответил: 

- Да, тот самый... 

Алешка мгновенно понял, что попал в ловушку. Значит, его тут поджидают, - 
наверное, сейчас появится мать или черноусый... Бежать, ни минуты не медля! Но, 
оглянувшись, увидел, что бежать некуда. Конюшня обнесена высоким забором, а в 
воротах стоит часовой с ружьем в руках. Командир подошел к Алешке, взял его за 
плечи. Алешка хотел вывернуться, но рука командира была сильная и тяжелая. 
Серые глаза его, спрятанные под густыми бровями, смотрели весело и смело. 
Алешка дрогнул под пристальным взглядом этих глаз. 

- Ну, черномазый, как тебя зовут? - спросил командир. 

- Лешкой... 

- Чего испугался? Хрипишь, как молодой петух... "Лешкой"! - Командир так похоже 
и смешно передразнил его, что стоявшие рядом красноармейцы дружно засмеялись. - 
Держи голову выше! Не бойся! 

- Я не боюсь! - ответил Алешка. 

- Вот и отлично! А что смеются - не обращай внимания. Кавалеристы народ 
смешливый. Значит, зовут тебя Лешкой? А меня Левкой. Выходит, мы с тобой почти 
что тезки. Это у тебя что такое? 

Командир показал на курай. В его голосе была ласка, подкупающая сердечная 
искренность, которую дети безошибочно угадывают. Командир, присев на корточки, 
с любопытством рассматривал Алешкин "инструмент". Потрогал пальцем ровно 
обрезанный кончик дудки и тихо, с серьезностью в голосе спросил: