- Ксана Григорьевна опять в разведку ушла, - тихо говорит Яша. Дайте хоть 
спички. 

- Серники у Буслова. Позови его, он и поможет, а от меня видчепись, я за конями 
слежу, - отмахивается Шаповаленко. 

- Буслов, Буслов, - ворчит Яша, - вот он сидит на пеньке и горюет. У него слова 
не добьешься, нахмурился, как туча в буран. Я ему консервы носил, шнапсу 
предлагал хлебнуть - даже головы не поворачивает... Каменный человек! 

- А что с ним? - спрашивает дед Рыгор. 

- Прежнего командира убили, - отвечает Филипп Афанасьевич. - До этого он в 
пулеметном эскадроне был, а потом его полковник в разведчики перевел. Парень он 
храбрейший, добрый, теперь зажурився: жалко старшего лейтенанта Чалдонова. 
"Меня, - говорит, - там не было, потому и убили". Сильно горюет хлопец. Пуля - 
дура! - вздохнув, заканчивает Шаповаленко. 

- Вот Харитина Петровна... - Умное, серьезное лицо деда Рыгора становится 
задумчивым и строгим. Может быть, он вспомнил в эту минуту пройденный вместе с 
Харитиной Петровной долгий путь сорокалетней жизни со всеми его радостями и 
горестями. Может быть, воскресил в памяти родные, дорогие сердцу черты, 
безвозвратно ушедшую юность, веселую черноокую Харитину в вышитой кофточке, 
бойко плясавшую "лявониху". Дед Рыгор прислонился к сосне, и она, казалось, 
дрогнула, заскрипела под его спиной. 

- Ты Буслова не замай, - говорит Шаповаленко Яше. - Зараз чоловику лихо - он 
перекипит и остудится, на войни слеза шквидко сохне, чуешь?.. 

Буслов сидел на пеньке, то и дело вынимал из кармана кисет, набивал трубку, 
сильно затягивался. 

Яша, собирая хворост, все время на него поглядывал из кустов. 

"Смотри, как перевернуло парня, хоть бы поел чего-нибудь", огорченно думал Яша. 


Буслов, словно чувствуя, что за ним кто-то наблюдает, встал с пенька и 
углубился в лес. Шел он медленно, тяжело, не замечая окружавших его березок, 
лапчатых елей, высоких мачтовых сосен и прыгающих с ветки на ветку белок. Не 
верилось ему, что его командира, товарища и друга сегодня зароют в холодную 
землю и уже не споет он больше задушевную песню про широкую русскую степь... 

Впереди, в молодом ельнике, беспокойно застрекотала сорока. Буслов поднял 
голову. Птица кружилась над верхушками деревьев, садилась на ветки, снова 
взлетала. Буслов остановился и посмотрел вперед. Над молодым ельником вился 
едва заметный дымок. Буслов осторожно раздвинул кусты. Под елкой, у ярко 
горевшего костра, сидел мальчик лет десяти, в каске, в телогрейке с 
подвернутыми рукавами, и что-то варил в консервной банке. В сторонке была 
привязана маленькая вислопузая кобыленка с репьями в хвосте. На спине у нее 
вместо седла было прикреплено веревкой какое-то пестрое рядно. У дерева стоял 
дробовик с надтреснутой ложей и с заплатками на стволе. У костра лежали 
горбушка ржаного хлеба, картофель, несколько головок лука. Увидев Буслова, 
мальчик молча взял в руки ружье, положил его поперек колен, потом подбросил в 
костер несколько сухих ореховых веточек и, наклонившись, начал старательно дуть 
на костер. Буслов, подойдя к костру, спросил: 

- Ты что тут делаешь? 

- В лагере я, - буркнул мальчик. 

- В каком лагере? 

- В партизанском - не знаешь, в каком? 

- А где же твои партизаны? 

- Я сам. 

- Са-ам? - протянул Буслов, пряча добродушную улыбку. - А где же командир 
отряда и кто он? 

- Петр Иванович Кочетков, вот кто. 

- Что это за Петр Иванович? Как бы его увидеть? 

- Я - Петр Иванович Кочетков. 

- Ага! - Буслов подсел к костру, взял головешку и, раскуривая трубочку, 
спросил: - Войско-то у вас большое, Петр Иванович? Или это военная тайна?