Не повезло в семейной жизни тридцатилетнему Захару. Не случаен был горький 
упрек матери... Попрощавшись с нею, выехал он из дому и, сердито хлестнув коня, 
поскакал не к станции, а в другую сторону. Через два квартала остановился у 
домика Дмитрия Борщева. Сразу увидел - ехал напрасно: у ворот его облаяла 
маленькая черная собачонка, а на дверях висел замок. Захар еще злее стегнул 
горбоносого кабардинца и повернул к станции. Когда выезжал из станицы, из-за 
крайней хаты вышла высокая статная девушка в белом кавказском платке. У Захара 
задрожали руки. Он придержал коня. Анюта, не поднимая глаз, взялась рукой за 
стремя и пошла рядом. Молчание было долгим, мучительным. 

- Значит, и проститься не зашел?.. Так и нужно дуре: не лезь под бурку, коли не 
пришло время! - проговорила девушка с злобным отчаянием. Потом вскинула голову, 
глянула на казака черными очами, спросила: - Что же молчишь, Захар? Ты хороший 
человек или нет? 

Многое хотел сказать Захар, да не позволила торбовская гордость. С упрямством 
сказал не то, что думал. 

- Если бы зараз говорил тебе: ожидай меня - був бы я рассукин сын! Я жениться 
не обещал, а как получилось, сама знаешь!.. - Захар оборвал речь, помолчал, 
потом глухо вымолвил: - Выходи замуж. Ведь краще тебя в станице ни одной 
дивчины нет! Желаю... - Еще что-то хотел сказать, но девушка, глядя на него 
широко открытыми глазами, медленно и решительно проговорила: 

- Желаю, щоб тоби ворон глаза выклевал! - и отдернула руку от стремени. 

- Добре! - только и сумел выговорить ошеломленный казак. Пришпорил коня и, 
склонившись к луке, не оглядываясь, поскакал широким наметом к станции... 

Об этом прощании Захару и думать не хотелось. Стыдно было и больно... Он только 
теперь понял, как жестоко обидел девушку. Думал одно, а сказал другое. Анюткино 
прощальное напутствие как огнем припекало сердце, не давало покоя. 

После двухнедельных боев и пятидневного отдыха Захар не только не освободился 
от тревожных мыслей, а, наоборот, не переставая, думал о самых простых, 
будничных вещах, прелести которых он в мирной жизни и не замечал. С каким 
наслаждением побывал бы он теперь в нещадно прокуренной колхозной конторе, 
послушал бы фантастические речи председателя колхоза Якова Киреева об 
электрическом плуге, который в один час запахивает целый гектар, или о 
сверхмощном электрическом комбайне, который одновременно не только жнет и 
молотит, но, если нужно, и мелет муку... 

Вчера Захар получил из дому посылку. В ней были традиционные носки, сало, 
почтовая бумага, новый башлык. Собираясь утром в караул, он сунул носки в 
противогаз, а сейчас, вспомнив о них, решил их надеть - не потому, что это было 
нужно, а просто тянуло подержать их в руках, почувствовать мягкость отличной 
шерсти, сработанной заботливыми материнскими руками. Отстегнув пряжку 
противогаза, Захар достал сверток, но, к его удивлению, в свертке оказались не 
носки, а перчатки. Он стал примерять их. В перчатке на правую руку нащупал 
свернутую трубочкой бумажку. Письмо! С радостным волнением, особенно понятным 
фронтовику, Захар стал читать. 

"Многоуважаемый Захар Тимофеевич! 

Пишет вам эти самые строчки Анна Борщева, которую вы дуже хорошо знаете, потому 
что она известная вам дура, сама над собой сгалилась, а вы в этом деле тоже ей 
подсобили дуже, а потом кинули, как самую что ни на есть вредную. Краще было бы 
шашкой зарезать, чем так зроблять. Колысь я бы знала, что у вас такое колючее 
сердце или его нема зовсим, то не зробила бы так. Не подумайте чего такого, что 
я хочу знова, мне не дуже треба, а пишу вам, як фронтовому казаку, который бьет 
наших врагов, а ще як первому в колгоспе бригадиру. Зараз у нас краще вас 
бригадиров нет, и вас с Филиппом Шаповаленко и Мишку Сидоренкова часто 
вспоминают на собрании... Посылаю вам в подарок перчатки, я их сама связала и 
плакала, як дура, и не то щоб по вас, а над своей несщасной жизней. А перчатки 
послала потому, что фронтовикам все посылают. Я зараз бригадиром у той самой 
бригаде, где вы командовали. Працуемо не то щоб як с вами, но получается - 
знамя красное не упускаем. Ждем от вас письмеца и кланяемся усей бригадой. 
Пропишите, як на войне, мы дуже интересуемся. 

А за те слова, что сказала на прощанье, вышло нечайно, вы уж меня извините, я 
тогда была дуже расстроенная. 

А н н а  Б о р щ е в а". 

Захар смял в кулаке письмо и, опустив голову, крепко стиснул зубы. Когда в избу 
вошел Павлюк, Захар неподвижно сидел, повернувшись лицом к окошку. 

Над дымящимся овсяным полем висело солнце, падали косые полосы грибного дождя. 

"Может, у нас теперь тоже дождь идет..." И вспомнилось Захару, как однажды