|
тридцать первого стрелкового корпуса. В рост шагают, орут во всю глотку.
Покосили мы их, а десятка полтора захватили. Все оказались вдребезги пьяными.
Из кипы документов, лежавших на столе, Потапов выбрал письмо с приколотым
листком перевода:
— Вот прочтите.
Неотправленное письмо принадлежало немецкому солдату Конраду Думлеру:
«Четыре года я в армии, два года на войне. Но мне начинает казаться, что
настоящая война началась только сейчас. Все, что было до сих пор, это — учебные
маневры, не больше. Русские — отчаянные смельчаки. Они дерутся как дьяволы».
Немецкий цензор, задержавший письмо, наложил резолюцию: «Странно. Думлер
участвовал во многих кампаниях, был на хорошем счету».
— Ничего, — засмеялся командарм, — когда мы их еще сильнее поколотим,
фашисты и не такое напишут.
Разговор коснулся связи. Я сказал Потапову, что командующий фронтом
весьма озабочен нерегулярным поступлением информации из 5й армии.
Командарм горько вздохнул:
— Мы сами страдаем от отсутствия связи. Управление войсками в условиях
глубокого вклинения противника — проблема из проблем. Провода не протянешь,
раций мало. Да и не научились мы еще как следует пользоваться радио. Изза
слабой натренированности в кодировании то и дело наши командиры прибегают к
передачам открытым текстом, и важные сведения становятся достоянием противника.
Но можете доложить командующему фронтом, что мы принимаем все меры для
налаживания надежной связи как со своими войсками, так и со штабом фронта.
Такое же заверение я получил от начальника штаба армии генерала Д. С.
Писаревского, с которым у нас состоялась долгая беседа.
Прощаясь, Потапов попросил меня передать просьбу начальнику инженерных
войск фронта: прислать хотя бы 5 — 6 тысяч малых саперных лопаток.
— Бывает, захватим выгодный рубеж, а удержать его не можем: нечем
окапываться, половина солдат не имеет лопат… А это вот передайте в
политуправление фронта, — протянул он пачку документов. — Думаю, что пригодится.
Это был интереснейший материал: приказы и донесения гитлеровских
генералов, дневники и письма немецких солдат и офицеров.
Вот дневник унтерофицера 2й роты 36го танкового полка Альберта Шмидта.
Запись от 21 июня — бодрая. Автор радостно смакует получение денег — аванса за
завтрашнее вторжение на советскую землю. На другой день пишет: «В 8.00
выступили. Итак, началась война с Россией… Сегодня в 3 часа из 52 батарей мы
открыли огонь». Далее записи совсем короткие: «Русские сражаются упорно…» «Наша
рота потеряла 7 танков». А 25 июня уже первые выводы: «Никто из нас еще не
участвовал в таких боях, как в России. Поле сражения имеет ужасный вид. Такого
мы еще не переживали… Мы несем невероятно большие потери». В конце первой
недели войны: «У нас много убитых и раненых». А последняя запись, относящаяся к
14 и 15 июля, предельно лаконична: «Дни ужаса!»
Еще отчетливее прослеживается перемена настроения в дневнике Карла
Нойсера, унтерофицера 5й роты 132го кавалерийского полка. «Прорван передний
край, — радостно записал он в первый день войны. — Интересно, что будет
дальше?» На следующий день чувствуется уже тревога: «Наше положение становится
очень серьезным. Что еще будет?» 24 июня в дневнике появляются печальные нотки:
«Могилы наших товарищей отмечают нашу дорогу. Перед укрепленной зоной русских
произошло жестокое сражение». С каждым днем записи все тревожнее. 9 июля: «В 16
часов вошли в город, где шел сильный бой, так как русские оказывали упорное
сопротивление. Город называется НовоградВолынский». Через день: «Наш взвод
получил задачу отправиться в разведку и установить, находится ли противник в
ближайшем лесу. В составе 29 человек мы отправились в путь. Сначала все шло
хорошо, но, когда мы вошли в лес, увидели 9 русских солдат, приближавшихся к
нам. Наш фельдфебель сделал самую большую глупость, на какую был способен. Он
сел на велосипед и поехал навстречу русским, желая взять их в плен. Но
произошло ужасное. С молниеносной быстротой русские бросились на землю, открыли
огонь из автоматов по нашему отряду, который, за исключением меня и двух солдат,
еще не достиг опушки леса. Мы делали все, чтобы спасти свои жизни. Русские
окружили нас. Мы спрятались в высокой траве. Улучив момент, мы побежали с такой
быстротой, на какую только были способны. Нам троим удалось вернуться в
батальон, и мы доложили, что лес занят противником. 14 или 15 человек не
вернулись. Они погибли. Двух человек русские, вероятно, взяли в плен. Трупы
двух унтерофицеров, фельдфебеля и восьми солдат мы впоследствии нашли. На этот
раз меня спасло чудо. Но дьявольский танец продолжается днем и ночью». Новая
запись: «Второй день страшного боя. Я лежу в щели и наблюдаю за противником. Мы
|
|